В следующие несколько минут я понял, в чем была разница между «искупайся в море и песке» и обычным «искупайся». С одной стороны от плаца стояли две надувные лодки, по самый планширь груженные льдом с водой. «Окунуться» – значило нырнуть с носа лодки под воду, проплыть под резиновыми распорками сидений и вынырнуть с другой стороны. Пять секунд в темноте, под водой, во льду. Косатка, и та бы просила пощады.

Но ведь я же уже промерз в долбаном Тихом океане, разве нет – спросите вы? Но вода в этой маленькой лодочке заморозила бы даже яйца снежного человека. Я вылез оттуда почти синий от холода, с застрявшим в волосах льдом, и поковылял к своей отметке на плацу. По крайней мере, я избавился от песка, так же как и все остальные. Двое инструкторов прошлись по линии со шлангами, поливая всех с головы до ног ледяной водой.

К 6 утра я уже насчитал около 450 выполненных отжиманий. Дальше было еще больше, но сил считать у меня уже не было. Я также сделал более пятидесяти приседаний. Нам приказали поменять упражнение. Парней, которых посчитали недостаточно активными, заставили выполнить подход «кроля».

В результате получился настоящий хаос. Некоторые не могли подняться, другие делали отжимания, хотя им было сказано приседать – ребята падали на землю ничком. В конце концов, половина ребят не понимала, где они находятся или что им положено делать. А я просто продолжал выполнять упражнения, стараясь изо всех сил, через боль, несмотря на крики, ругань и летящие брызги от шлангов: отжимания, приседания, сгибания, сокращения. Для меня теперь все было одно и то же. Каждый мускул в теле просто адски горел, особенно на животе и руках. И, наконец, Шульц предложил нам помилование в виде перерыва и нескольких глотков воды. «Пьем!» – крикнул он с каким-то необычным шармом Старого Света, который очень ему подходил, и мы все достали фляги и стали жадно пить из них.

«Фляги опустить! – взревел Шульц с тонной огорченной ярости в голосе. – А теперь отжимаемся!»

Ах, да. Я совсем забыл: у меня только что был девятисекундный перерыв. И вновь мы упали на землю и принялись за работу, отдавая последние остатки сил и отсчитывая отжимания. В этот раз мы выполнили всего лишь двадцатку. У Шульца, наверное, случился приступ жалости.

«Все в океан! – рявкнул он. – Живо!»

Мы побежали на пляж и почти упали в прибой. Нам сейчас было так жарко, что холод океанской воды не имел значения. Почти. Когда мы все выбрались на пляж, командир Шульц уже стоял рядом, крича и подгоняя нас. Теперь мы встали в строй и пробежали полтора километра до столовой.

«И поторапливайтесь, – добавил он. – У нас мало времени».

Когда мы прибежали в пункт своего назначения, я уже не чувствовал ног от усталости. Я даже не думал, что у меня есть силы на то, чтобы прожевать сваренное всмятку яйцо. Мы зашли в столовую, словно армия Наполеона на пути из Москвы: мокрые, измазанные, измученные, почти бездыханные, слишком голодные, чтобы жевать, слишком измотанные, чтобы думать об этом.

Конечно, все это делалось специально. Это была не какая-то сумасшедшая неразбериха, устроенная инструкторами. Это было серьезное испытание, метод, использующийся для оценки наших сил. Инструкторам необходимо было узнать самым тяжелым способом, кто действительно хочет пройти все испытания, у кого хватит духу и кто сможет справиться хотя бы со следующим месяцем, а потом и с Адской неделей, когда дела действительно пойдут фигово.

Целью всего этого бедлама было заставить курсантов пересмотреть взгляды на заинтересованность в этом деле. Действительно ли мы могли справиться с таким наказанием? Девяносто восемь человек построились на плацу двумя часами ранее. И только шестьдесят шесть из них осталось после завтрака.

Мы все еще стояли, вымокшие до нитки, в ботинках, длинных штанах и майках. Еще раз нас послали на пляж в сопровождении инструктора, который появился просто из ниоткуда и бежал рядом с нами, всю дорогу покрикивая, чтобы мы поторопились. Нам сказали, что нас ждет. Шестикилометровая пробежка вдоль пляжа на юг: три километра туда и три обратно. На секундомере стояло ограничение в тридцать минут, и помоги Боже каждому, кто не сможет пробежать километр по песку за пять минут.

Я очень боялся этого испытания, потому что знал: я не самый быстрый бегун, так что и настроил я себя на максимум усилий. Казалось, что я всю жизнь на это потратил. И когда мы прибыли на пляж, я еще раз убедился, что мне этот настрой ох как понадобится. Худшего времени для пробежки нельзя было и придумать: прилив был почти полным, вода все еще прибывала, так что на берегу не было широкой полосы влажного твердого песка. Это означало, что бежать придется либо по мелководью, либо по сухому рыхлому песку, и оба варианта были плохими.

Наш инструктор, старшина Кен Тэйлор, построил нас и мрачно предупредил об ужасах, которые свалятся на наши головы, если кто-нибудь задержится дольше, чем на положенные тридцать минут. А потом выпустил нас на песок. Солнце уже всходило из-за вод Тихого океана справа от нас. Я выбрал себе беговую линию – прямо вдоль кромки прилива, где вода уйдет в первую очередь и оставит тонкую полоску твердого песка. Это означало, что мне сначала придется бежать по воде, раскидываясь брызгами, но только в самой мелкой пене прибоя, а это было куда лучше, чем глубокий мягкий песок, который лежал слева от меня.

Единственная проблема была в том, что теперь мне нельзя было уходить с этой линии, потому что мои ботинки теперь постоянно будут мокрыми, и если я вырулю на пляж, то у меня в каждом ботинке моментально наберется по полкило песка. Я не надеялся, что смогу сравняться с лидерами, но думал, что, по крайней мере, могу держаться в группе сразу за ними. Так что я опустил голову, внимательно глядя на линию прибоя, растянувшуюся впереди меня, и тяжело двинулся вперед, наступая на самый твердый и влажный песок.

Первые три километра все было не так уж плохо. Я держался в первой половине класса и чувствовал себя нормально. Однако на обратном пути совсем выдохся. Я огляделся и заметил, что все остальные тоже выглядели дико уставшими, и тогда решил действовать. Я поддал газу и рванул вперед.

За первые двадцать минут начался отлив, и передо мной уже была видна небольшая полоска мокрого песка, которую больше не омывал океан. Каждый шаг я старался делать по ней и бежал изо всех своих последних сил. Каждый раз, когда я нагонял кого-нибудь и проносился мимо, в душе праздновал личную победу. Наконец я закончил забег и пробежал дистанцию гораздо меньше, чем за тридцать минут. Это было совсем неплохо. Например, для вьючной лошади.

Я уже забыл, кто тогда пришел первым – вероятно, какой-нибудь крепкий мальчишка-фермер, но он был всего на пару минут быстрее, чем я. В любом случае, тех, кто уложился во время, инструкторы отправили отдыхать на мягкий песок для восстановления сил.

В тридцать минут не уложились только восемнадцать человек, и одному за другим инструктор командовал: «Упал!» – и ребята тут же, у финиша, начинали отжиматься. Большинство из них уже падали на колени от усталости, и это в некотором роде позволяло им сократить расстояние в очередном изматывающем броске прямиком в Тихий океан, прямо в накатывающие на берег волны прибоя. Инструктор Тэйлор заставлял курсантов заходить довольно глубоко, туда, где ледяная вода доходила им до шеи.