В следующую секунду Гошка сбросил с себя противника, перехватил его свободную руку и с силой вывернул ее на пол-оборота.

Валерка взвыл от боли.

— Теперь посмотрим, как ты будешь играть!

— Она сломана! Сломана! — причитал Валерка, отползая в угол.

— Ничего не сломана, — замялся Гошка. — Обыкновенный вывих. Недельку поболит, распухнет, а потом все пройдет. Лед приложить надо.

— Где я тебе здесь лед найду? — Гребешков совсем скис.

— Дома в холодильнике, — отрезал Снежкин. — Заканчивай всю эту чертовщину и пошли по домам.

— Скрипку не отдам! — Здоровой рукой Валерка прижал к себе инструмент.

— Может, тебе и вторую вывернуть? — в задумчивости пробормотал Гошка.

— Ничего, я и без рук сыграю! — Зажав скрипку под мышкой, Гребень на четвереньках пятился по коридору. — Меня уже ничего не остановит! Слышишь? Ничего!

С невероятной прытью Валерка крутанулся на месте и бросился наутек.

— Эй, ненормальный! Стой! Никто ее у тебя не собирается отнимать. Ты передохни только!

— Георгий!

Крик эхом прокатился по коридорам.

— Помогите! Кричала Любка.

— Черт! — в сердцах выругался Гошка, посмотрел вслед убегающему Валерке и повернул в другую сторону.

Что за манера у этой девчонки все время попадать в какие-то неприятности?

«Нет, — как заклинание в сотый раз повторял про себя Снежкин. — С женщинами связываться ни в коем случае нельзя! А то так и будешь их из разных неприятностей вытаскивать».

В подвале уже никого не было. Только потревоженные крысы беспокойно бегали из угла в угол.

— Какие неугомонные покойники, — под нос себе пробормотал Гошка, выбираясь обратно в коридор. — Им уже давно по могилам лежать надо, а они все суетятся.

Идя на крики, Снежкин выбрался к большому залу. Тяжелые темные гардины лениво колыхались на сквозняке — в больших стрельчатых окнах не было стекол. По центру был сложен невысокий костер. Около него сидела потрепанная лохматая личность в порванном нарядном костюме.

Любку уже привязали к шесту в центре костра, и особо шустрый паренек подкладывал под нее солому. Рядом, завернувшись в плащ, стоял высокий молодой мужчина с пышной копной светлых волос, с худым резко очерченным лицом и жестким взглядом. Это был тот самый старик, что пришел в библиотеку посмотреть на скрипку. Только на старика он был совсем не похож.

— Скажите им, что я никакая не ведьма! — кричала со своего возвышения Любка мужчине в плаще.

— Я не могу, — пожал плечами тот. — Им надо выместить на ком-то свою злобу.

— Это издевательство! Детей нельзя жечь! — захлебывалась словами девчонка.

— При чем здесь дети? — лениво протянул мужчина. — Они считают, что несут тебе благо. Очищающий огонь освободит твою душу, и она взлетит на небо.

— Не хочу я на небо! — рыдала Кондрашова, пытаясь освободить руки от веревок. — Мне и здесь хорошо! Забирайте свою скрипку и катитесь ко всем чертям! Что вы ко мне привязались?

— Скрипка? — рассеяно переспросил мужчина. — Ах да! Вообще-то правильнее это назвать неким артефактом… — Мужчина осекся, поняв, что сказал лишнее. Прокашлявшись, он продолжил: — Его предыдущий владелец… скажем так, остался мне должен. Я с превеликим удовольствием поболтал бы с ним о том о сем, задал бы ему пару-тройку вопросов… — Мужчина покосился на человека, сгорбившегося около костра. — Однажды, давно, этот замечательный предмет уже попадал мне в руки, но обстоятельства, имевшие место быть… — Он опять сделал паузу. — Допустим, я его выиграл. Скрипка моя. Но она чертовски привязчива ко всем, кто берет ее в руки. К тому же вы все лишние свидетели. Ты меня понимаешь?

— И не собираюсь понимать!

— Ну ладно, — кивнул мужчина, поворачиваясь к лохматой личности. — Хорошие я в этот раз жертвы привел? — спросил он человека в лохмотьях. В его голосе слышалось удовлетворение потрудившегося на славу человека.

— Но это же еще дети, — слабо качнул головой человек в порванной одежде.

— Значит, их силы хватит надолго. Мы со скрипкой дольше проживем.

— Твоя смерть будет ужасна. — Человек в лохмотьях поднял вверх дрожащий палец. — Как и моя… Умирать каждый раз так мучительно…

— Ничего, потерпи, — «успокоил» его старик, — в следующий раз не будешь делать скрипок.

— Да, — грустно кивнул человек в лохмотьях. — В следующий раз я придумаю что-нибудь другое. Например, бомбу.

— Кто это? — подошел ближе Гошка.

— Это великий магистр Юстин, — торжественно произнес старик. — Его подвела случайность. В его замке жил колдун. Однажды этот колдун творил заклинание, но его перебили. Так Юстин попал в сады Франзеума. Там он взял черный шар желания. И превратил его в скрипку, потому что очень хотел изобрести подобный инструмент. С тех пор из-за этой скрипки все время льется кровь.

— А вы-то чего не померли? — нахмурился Гошка, краем глаза наблюдая, как растет гора хвороста под Любкиными ногами.

— А я на ней не играл, не умею, — усмехнулся старик. — Я ею только владею. И даю ей время от времени прогуляться.

— Значит, вы с ней живете вместе. Сколько она, столько и вы, — догадался Снежкин, с любопытством разглядывая помолодевшее лицо.

— Правильно, — кивнул бывший старик. — Только об этом никто не должен знать. Ведь желающих обрести бессмертие слишком много.

— Не говори с ним, мальчик, — слабо отозвался Юстин. — Его слова яд. Этот яд много лет назад попал мне в уши, и теперь я обречен на тысячелетние мучения. Помнишь, мой бывший друг? — Юстин поднял бледное исцарапанное лицо.

— Хватит разговоров! — отвернулся от него старик. — За дело! Эй, дайте огня!

Гошка оглядел зал. Воинов здесь было немного. Но даже с одним Снежкин не справился бы, с голыми руками против железных мечей не ходят. Если он сейчас кинется освобождать Любку, то его быстренько привяжут к тому же столбу. Юстин сидел безучастный ко всему. Видимо, это не первое в его жизни сожжение.

Что делать? Что делать?!

— Они же призраки, — сам себя уговаривал Гошка. — Их нет. Они пятьсот лет как сгнили в своих могилах…

Слова звучали неубедительно.

Парнишка, что подкладывал под Кондрата дрова, ленивой походкой подошел к стене, вынул из гнезда факел.

— Священника бы им, — произнес один из воинов. — Грехи отпустить.

— На небе им все простится, — отрезал старик. Парень с факелом пошел обратно. Движения его стали заторможенными, словно кадры в замедленном кино. Факел горел так же неспешно.

«Валерка! — мелькнуло в Гошкиной голове. — Если он умрет…»

Этого только не хватало! Видимо, Гребешкову стало совсем плохо, раз «изображение» растягивается.