Настоящий бадминтон – другое дело. Тут вся суть в том, чтобы посильнее жахнуть.

Мы приехали на тренировочную базу на такси, Сашке хватило одного взгляда на меня, чтобы понять – общественный транспорт сейчас не подойдет. Опасно для меня и для окружающих. У меня не оказалось с собой спортивной формы, но у Сашки в его бесконечно большой бадминтонной сумке оказались мои кроссовки – я забыла их еще в прошлый раз. Я так и пошла на корт – в джинсах, в майке и кроссовках, полная невыраженной, ни на кого конкретно не направленной обиды и злости. Я почти рыдала, я дышала и задыхалась одновременно. Я даже не проверяла телефон, чтобы узнать, искал ли меня Апрель.

Слишком много, слишком быстро. Как если бы на меня упала многотонная бетонная плита. Я чувствовала себя раздавленной, размазанной по земле, когда Сашка вставил в мои руки ракетку.

– Бей, – сказал он, и я с трудом удержалась, чтобы не ударить ракеткой по стене. Волан подкинули, я подпрыгнула и ударила, но промазала.

– Вот черт! – крикнула я. – Ничего не могу. Ничего. Бесполезное ничтожество.

– Давай, ничтожество. Еще раз, – усмехнулся Сашка и подал волан. Волан был с перышками, красивый, блестящий от лака, сделанный в Китае. Там выводили специальные сорта уток и гусей, чтобы из хвостовых перьев делать наших «птичек». Я невольно сочувствовала существам, из попок которых их выдергивали, но это было все равно лучше, чем быть съеденными на рождественском столе.

К тому же перо действительно лучше летало.

– Давай, Ромашка. Чего стоишь, как чурбан? – услышала я и задрала голову. Как раз вовремя, на меня сверху падал волан. Я вспомнила, с каким презрением на меня смотрела Черная Королева. Удар пришелся в самую середину ракетки. Волан отлетел обратно к Сашке с сочным звуком.

– Ого! Отлично! Еще! – И снова я вспомнила, как Машка Горобец развернулась и ушла от меня внутрь «Муравейника». Хрясь! Я снова залепила по волану со всей силы.

– Смотри, чтобы она у тебя плечо не вырвала, – крикнул кто-то со стороны. Кажется, это была Вероника, стройная моложавая женщина, занимавшаяся с нами вместе со своей дочерью. Ее дочь Даша играла по-настоящему, круто, беспощадно. Бадминтон, в который играли мы, имел своей целью не удержать волан в воздухе, а, наоборот, забить его в пол, в корт соперника, заработать очко, победить, вынести противника, выиграть, выстоять, отомстить, ответить. Смэш за смэш, срезка за срезку, сброс за сброс. Настоящий бадминтон был как большой теннис, только вчетверо быстрее.

Отбить волан. Я не думала больше ни о чем. Очень скоро из моего разгоряченного сознания исчезли и Черная Королева, и Машка, и Панночка, и даже холодный Апрель. Я забыла о себе и о непонятной боли, возникшей в колене, я била со всей силы, норовила попасть сопернику в корпус, я кричала от радости, если удавалось хоть что-то забить. Сашка смеялся и говорил всем, что наблюдает за рождением сверхновой меня.

– Любителей-бадминтонистов прибавилось. Куда теперь нам, старикам, деваться, – разводил руками он.

– Чего стоишь? Подавай! – командовала я. Плечо действительно разболелось. И ноги. Я сделала, наверное, тысячу приседаний и выпрыгиваний, пока бегала за «птичкой». Мама бы гордилась мною. Стресс – о, я выбивала его из себя, как пыль из ковра – с каждым ударом по волану. Я кричала, задыхалась, мои щеки раскраснелись, и кровь пульсировала в висках. Сашка смотрел на меня с подозрением и опаской, и не зря, не зря. В конце вечера я упала. Видимо, весь стресс вышел, но силы у меня вдруг закончились, ножки подкосились, и в самом деле закружилась голова, а сердце стучало как сумасшедшее – каждый удар я ощущала всей грудной клеткой. Оседая, я подумала – ну вот, пропустила волан.

Затем наступила темнота. Допрыгалась, Ромашка.

Бадминтонисты сбежались, столпились вокруг меня: кто-то ощупывал мои ступни, кто-то предлагал холодный лед. Кто-то плескал мне на лицо воду.

– Она у вас перегрелась. Кто придумал в штанах бегать? – возмущался перепуганный тренер.

– Непривычные нагрузки, – кивала Вероника.

– Для нее любые нагрузки непривычные, – услышала я. Голос принадлежал Сашке. – Ромашка, ты как? Жива? Ничего себе не вывихнула?

– Вроде нет, – неуверенно прошептала я, когда сознание медленно, понемногу возвратилось ко мне. – Воздуха как-то мало. Нужно просто… подышать. – И я рассмеялась, продолжая задыхаться.

– Ты в порядке? – нахмурился Саша. К своему удивлению, двух с половиной часов бадминтона хватило, чтобы я пришла в норму. Ну, насколько это вообще было возможно в данных обстоятельствах.

– Я в порядке, Саша. Кстати, а когда будет тот турнир, на который ты нас записал? – спросила я, хотя звезды, летавшие перед моими глазами, еще не рассеялись до конца. – Я решила, что точно на него пойду. И научи меня бить сильнее, чтобы волан летел как пуля.

– Слушай, я с тобой поседею, – ответил Саша Гусев и плюхнулся рядом со мной, прямо как был в спортивной форме, на корт.

Как потом выяснилось, ногу я все же немного подвернула – растянула связку. Ступня распухла и отдавала болью при каждом шаге. Саша читал мне лекцию по безопасности всю обратную дорогу, а я только и думала о том, куда мне теперь ехать – домой или к Апрелю. Эта неопределенность, когда ты вроде как переехала жить к мужчине и у него в квартире лежит десяток твоих коробок, твой новый треснутый ноутбук (вот он, символ всей моей жизни), твоя лупа и твои отвертки, но ты не уверена, что тебя там ждут.

Саша ничего этого не знал: он привычно назвал таксисту адрес моей мамы, и я не стала перечить. А вдруг это знак? Лизавета очень верит в знаки, хотя, честности ради, она всегда находит именно такие, которые подходят под ее текущие потребности. Если она устала – «внезапно» слышит гороскоп по радио, который рекомендует «попридержать коней». Если сестра не уверена, стоит ли ей делать покупку, она обязательно упрется в рекламу с фразой «время экономить». А уж если вопрос стоит о том, рожать или нет от Сережи во второй раз, то тут знаки просто валятся ей на голову. «Все получится!» «Отбрось сомнения!» «Время делать правильный выбор!» Кто сказал, что рожать от Сережи – это правильно? Впрочем, почему нет? Может быть, надо было и мне беременеть побыстрее, как советовала Машка Горобец?

Машка. Сердце сжалось, и стало холодно – наверное, сказывался перебор спортивной нагрузки на неспортивное тело. Мы дружили так давно и так крепко, что я просто поверить не могла в то, что она вот так легко отвернется от меня.

Подумаешь, платежки.

– Приехали, – окликнул нас таксист, и Саша вышел вместе со мной, достал из багажника мою сумку и пакет с кроссовками.

– Не забывай форму, – строго сказал он, но затем улыбнулся и похлопал меня по плечу. – И не переживай ты так, все наладится.

– Думаешь? Моя самая большая мечта теперь, чтобы мне дали уволиться по собственному желанию. Чтоб, знаешь, в суд не подали за что-нибудь. За халатность. Почему, кстати, халатность? При чем тут халат?