Иногда Ева видит сны, а в них — прошлое. То, до Пустоши. Мир в нём прост, прикосновения не рождают панику. Там, в этом прошлом, Кира обнимает её за шею, а родители ссорятся над разбитым зеркалом. Лаковый начёс Марты блестит. Экран отцовского смартфона скалится трещинами. Просыпаясь, Ева плачет. Плачет и не может остановиться.

Кажущийся бесконечным день уступил место сумеркам. Над горизонтом протянулась багровая полоса заката. Одна за другой тёмные фигуры отделялись от толпы и брели в сторону бараков. Ева опустила голову, пошатнувшись от усталости.

«И так будет вечно», — подумала она.

Никто не знал, по каким критериям Смерть выбирает себе слуг. Раз в столетие или реже жнецы замечали новичка, растерянно блуждающего по коридорам Крепости. Он возникал словно из неоткуда, а вместе с ним в оружейной появлялась очередная коса, а на этаже — свободная комната. В Крепости становилось на одного обитателя больше.

Когда-то Молох так же беспомощно шатался вдоль стен, не понимая, что происходит. Однажды утром он открыл глаза и обнаружил себя в незнакомой спальне с круглым окном, за которым шёл дождь. На стеллажах стояли странные папки, к обоям крепились разноцветные стикеры с заметками, что ни о чём ему не сказали. На тумбочке рядом с кроватью лежали наручные часы, которые он видел впервые в жизни. В шкафу висела одежда: шесть пар чёрных брюк со стрелками, шесть идентичных пиджаков со шлицами, шесть белоснежных рубашек и один чёрный галстук. Внизу, на полке, сверкали начищенные туфли — чёрные оксфорды без боковых швов. Дальняя дверь вела в коридор, полный суетящихся мужчин в деловых костюмах, та, что рядом с окном, — в уборную. Из зеркала в ванной на него смотрел незнакомец.

Росс появился в Крепости спустя несколько дней после Молоха. Беспрецедентный случай. Замок гудел потревоженным ульем — второй новичок за неделю! Молох не знал своего настоящего имени. В памяти зияла дыра. Всё, связанное с прошлым, словно исчезло за горизонтом событий. Казалось, он родился в то самое утро, когда обнаружил себя в маленькой комнатке с круглым окном. В голове было пусто, как у младенца, но брата Молох узнал. Не лицо и не голос — всё это, недосягаемое, осталось там, в чёрной бездне. Слепая убеждённость Молоха ни на чём не основывалась. Он просто чувствовал, просто знал: этот худощавый брюнет — его брат. Понял это, едва увидев Росса, испуганно замершего в дверном проёме.

Вернувшись с дежурства, Молох сдал косу на хранение и отправился в душ, после — к себе в кабинет. Случалось, они работали по восемнадцать часов без перерыва на сон и отдых: смертные обожали убивать друг друга. Завтра была не его смена — самое время разобраться с незаконченными делами.

Молох закрыл дверь и трижды повернул в замке ключ, опустился в кресло и включил стоящую на столе лампу. Теперь он сидел в круге света, словно в луче прожектора, а тени прижались к стенам — скрыли стеллажи с папками, шкаф, зеркало. Молох наклонился и выдвинул нижний ящик стола. На дне, под ворохом бумаг, лежали дневники. Ровно двадцать штук. Эти документы давно следовало разобрать. Молох знал, почему тянул до последнего, почему так долго отказывался прикасаться к защищённым магией материалам под красным штампом “секретно”. Он не мог. Не мог заставить себя взять в руки доказательства безумия своего брата, продираться сквозь неразборчивый почерк пифий, смотреть на фотографии убитых и думать о том, что это его, только его, Молоха, грандиозный провал. Ошибка, стоившая Росу свободы.

Смерть Великая, он должен был это предвидеть! Неужели Крепость и правда свела Росса с ума?

С тех пор как он запер брата в горах вымершей планеты, прошёл почти год, и за это время Молох ни разу не навестил пленника. На самом деле жнецам не требовалась еда — привычка из забытого прошлого — так что он просто бросил Росса, прикованного цепями к скале. Он знал: нельзя оставлять такого опасного преступника без присмотра. Собирался к нему каждый месяц и каждый месяц находил повод, чтобы отложить визит. Можно было сколько угодно врать самому себе, но единственная причина этих отсрочек — страх. Молох боялся. Злых насмешек. Безумия в глазах, смотрящих на него со дна тёмной ямы. Боялся, что найдет Росса, окончательно потерявшего рассудок, орущего без перерыва, или, наоборот, тихого, сломленного. Боялся боли и чувства вины, которые испытает при виде брата, связанного, как бешеное животное.

Жнец крепко зажмурился и несколько секунд сидел неподвижно. Открыл глаза, взял верхний дневник из стопки и положил перед собой на стол. С фотографии на первой странице на него смотрела миловидная шатенка с короткой стрижкой и ямочками на щеках. На следующей фотографии у неё были огненно-красные волосы ниже плеч. Молох листал папку в поисках официальной даты смерти, как вдруг его словно шарахнуло молнией: он вспомнил девушку в бурнусе, которую увидел в пустыне рядом с мастаба перед тем, как Росс ударил его чем-то по голове. Молох узнал бы её раньше, если бы не капюшон, спрятавший красные волосы, такие же как у жертвы на фотографии.

— Алая, — вспомнил жнец имя. И на него обрушилась ужасающая догадка. Он вскочил из-за стола, в панике открывая портал.

— Выглядишь не лучшим образом, но так, как заслуживаешь.

Ева вздрогнула: за спиной раздался знакомый голос. Голос, который она меньше всего ожидала услышать здесь, в Светлой империи. Ева обернулась и не поверила глазам: в метре от неё стояла главная демоница и разглядывала порванную рубаху пленницы со злорадной усмешкой. Ева мучительно покраснела от стыда за свой внешний вид.

— Уничтожить годовую дань… — Махаллат покачала головой, словно не в силах поверить в её предательство. — Моему несчастному брату «повезло» с супругой.

«А мне не, повезло?’’ Он меня насиловал!» — хотелось закричать Еве.

— Зачем ты здесь? Я думала… демоны не могут проникнуть под купол?

Махаллат рассмеялась.

— Я здесь с дипломатической миссией, — ответила она.

— А… Вел? — Ева не заметила, как задержала дыхание.

— А Велар, — процедила верховная жрица Тьмы, — всё это время вымаливал у ведьм полугодовую отсрочку от дани. Только этим и жил. И совершил невозможное — замял конфликт, который мог закончиться для Пустоши катастрофой. Из кожи вон вылез ради призрачной надежды вернуть одну неблагодарную идиотку.

Ева задыхалась. Слова Махаллат, сказанные раздражённым тоном, всколыхнули в душе бурю чувств, жгучий коктейль не поддающихся контролю эмоций: радость, шок, обиду и в то же время унизительное, невыносимое осознание собственной вины. Она уничтожила годовую дань. Не думала ни о ком, кроме себя. Поступила легкомысленно и эгоистично. Из-за неё кто-то мог погибнуть! Не кто-то — многие! А Велар… оказался лучше, чем она считала. Простил предательство, защитил, пытался спасти из Ордена — любил, несмотря на то что Ева подвергла опасности целую расу, а его репутацию, скорее всего, разрушила.

От стыда и угрызений совести захотелось ударить себя по лицу.