Ева старалась не смотреть вниз, хотя за последние недели привыкла к самым ужасающим зрелищам. Полёты не были ей в новинку, но сейчас она задыхалась, наблюдая под собой бушующее море огня, гигантские языки пламени, что тянулись к небу и лизали ступни. Пожар простирался насколько хватало глаз. Велар держал Еву крепко, но было невозможно не думать, что случится, если она упадёт.

Они летели не один час, и всё это время внизу бесновалось пламя. Обнажённую кожу жгло. У привычного к жаре демона на лбу выступила испарина. Ева судорожно цеплялась за плечи бывшего мужа. В какой-то момент рукав её блузки начал дымиться, затем вспыхнул. Не успела она испугаться, как Велар молча потушил его магией.

Иногда Еве казалось, что весь мир поглощён огнём, что они так и будут лететь и лететь над горящей бездной, ибо на земле не осталось уголка, не охваченного пожаром. Что ад теперь воцарился повсюду. Тот самый, из мрачных церковных проповедей.

И становилось неважно, что её план удался. Что Велар согласился разорвать связь, вернул Еве половину души, не видя иного способа защитить, кроме как потерять навеки. Там, куда они направлялись, супругу демона не приняли бы — только раскаявшуюся грешницу, только душу, нуждающуюся в искуплении.

«Демон пойдёт на всё, чтобы защитить свою пару».

Огонь внизу угасал. Теперь под ними кипело красное море. В этой бурлящей массе сталкивались обломки горных пород, догорали островки пламени. Тут и там в воздух взметались фонтаны искр. Иногда отдельные огоньки прожигали Евины слаксы и жалили кожу. Тогда Велар поднимался выше.

С тех пор как они вылетели в окно, оставив позади туманные дали Пустоши, Ева так и не решилась посмотреть бывшему супругу в глаза. Велар ушёл в свои мысли и словно её не замечал. За весь полёт они не обменялись ни словом.

Впереди потоки лавы разбивались о кирпичную стену. Она тянулась в обе стороны, и концов её видно не было. Откуда здесь, посреди огненного кошмара, взялась стена? Стоило подлететь ближе, и стало понятно: это преграда, которая отрезает раскалённое море от лежащей за ней пустыни. За километрами барханов сверкал накрытый куполом город: буйная зелень ярко выделялась на фоне выжженного солнцем песка. Рай. Империя Света. Единственное место, где разъярённые демоны её не достанут.

— Поздравляю, вы добились, чего хотели, — избавились от моего общества, — сказал Велар, высаживая Еву на вершине стены. — Но, если считаете, что вам повезло, спешу разочаровать: Орден — фанатики, жизнь там вряд ли покажется вам, — он усмехнулся и со злостью выделил: — райской. Боюсь, вы не представляете, на что подписались. Но изменить ничего нельзя. Там вы и проведёте совершенно бездарно остаток вечности.

Ева заставила себя пропустить слова демона мимо ушей. Глупости! Она поступила правильно! В конце концов, разве может быть где-нибудь хуже, чем в аду?

— Что мы здесь делаем? — Она прошлась вдоль стены: с одной стороны — кипящая лава, с другой — песок.

— Ждём, когда нас заметят.

— Купол — защита от врагов или в раю тоже бывают Огненные ночи? — спросила Ева, чтобы заполнить неуютную тишину. Что-то в поведении демона раздражало. Может, эта непривычная холодность?

— Ни то ни другое, — ответил Велар, вглядываясь в сверкающий на горизонте город. — Купол на случай, если прорвёт плотину. Раньше всё, над чем мы летели, всё, что сейчас покрыто лавой и объято огнём, — всё принадлежало империи. Сказочные сады, великолепные дворцовые комплексы… Ничего нет. Остался крошечный пятачок — не более сотой части от былой территории — на который вовремя успели набросить купол.

Ева осторожно приблизилась к краю стены:

— И что со всем этим стало? Со сказочными садами и дворцовыми комплексами?

Спросить хотелось другое: почему Велар такой отрешённый, не смотрит на неё, ни разу не попытался обнять? Они ведь, кажется, прощаются навсегда?

Ева мысленно чертыхнулась. Нет! Она ничего не ждала, просто… просто почему-то чувствовала себя разочарованной.

Демон усмехнулся, по-прежнему глядя будто сквозь неё:

— Ничего особенного. Маленькое стихийное бедствие. Апокалипсис местного масштаба. За вами уже послали, — он показал на две стремительно приближающиеся белые точки на горизонте. Распахнул крылья и, не прощаясь, взмыл в небо. А Еве захотелось согнуться от неожиданного чувства потери.

Каждое утро в течение последнего года её будило ударом гонга, резко и неприятно выбрасывая из сна. Первые секунды Ева чувствовала себя дезориентированной, не могла понять, где находится: сладкие грёзы, по ночам возвращавшие её в прошлое, туманили разум. Второй удар — пронзительный звон, переходящий в дребезжание, — заставлял почувствовать под собой дощатый пол вместо мягкой перины из сновидений. А после — и боль в каждой клеточке онемевших конечностей. В этот момент продрогшая за ночь девушка окончательно просыпалась. В реальность вышвыривало, словно на холодные камни.

В окружающем сумраке оживали тени. В углах слышалось копошение, сдавленные голоса. В скупых лучах света, что пробивались сквозь щели в досках барака, мелькали тени — сгорбленные фигуры в холщовых рубахах. Мужчины и женщины поднимались с пола, служившего общей постелью. Толпились у окошка в закрытой двери, где, словно животным, в миски наваливали отвратительную бурду, всегда одну и ту же: утром — вязкую кашу неопределённого цвета, вечером — похлёбку, остро пахшую луком. Давали ломтик чёрствого хлеба величиной с ладонь.

Нашарив на полу миску, Ева поплелась за всеми — тощая фигура в рваной сорочке. Несколько месяцев как она перестала кривиться и выливать эти «помои» в дыру для отправления надобностей за перегородкой у дальней стены. Как и всех обитателей барака — этого и сотен других — её преследовало чувство голода, навязчивое, отдающееся в животе резями.

Разве где-нибудь может быть хуже, чем в аду?

Воспоминание вызывало желание истерично расхохотаться.

Голова гудела. Получив свою порцию «помоев», Ева забилась в угол подальше от вони немытых тел. До следующего удара гонга оставалось минут десять. После дверь барака откроется и их, словно стадо овец, погонят наружу.

«Так вы и проведёте совершенно бездарно остаток вечности».

Ева склонилась над тарелкой, стараясь сосредоточиться на еде.

Орден называл это «путь искупления», уверенный, что через физические лишения душа очищается; Ева называло это иначе — форменным издевательством. После завтрака им давали полчаса, чтобы умыться в общем корыте на улице, и отправляли работать — таскать камни из одного карьера в другой, пока последний луч солнца не исчезнет за горизонтом. Тяжесть не казалась неподъёмной, но с каждым днём, с каждым шагом булыжники словно весили больше: всегда ровно столько, сколько человек был способен выдержать. К вечеру, когда мышцы начинали дрожать от предельного напряжения, камень в руках делался легче. Но стоило подумать, что ты привык к своей ноше, — и та резко тянула к земле.