Жить здесь становилось проще. Она не должна была этого допустить.

– Я хочу домой, – сказала она, села и вытащила руку из-под ладони Мехмеда. Место, согретое его ладонью, неприятно охладил ветер.

– Может, останемся еще ненадолго? А потом пойдем обратно.

– Нет! Я хочу домой. В Валахию.

Мехмед медленно сел, уставившись на землю. Раду не двигался и молчал.

– Почему ты хочешь вернуться? – спросил Мехмед.

Лада издала сдавленный смешок. Как она могла только что ощущать с ним близость, если он задает такие вопросы? Он ее совсем не знал.

– Потому что там мое место. Ты сам сказал, что никого не волнует, что ты делаешь. Отправь меня обратно.

Он встал и повернулся к ней спиной.

– Не могу.

– Можешь! Разве твой отец хоть раз интересовался нами? Или кто-то еще? Никто и не помнит о нашем существовании! Мы – пустое место. – Как же мало значила Валахия! О них забыли даже как о предмете шантажа.

– Мой отец рассердится.

– Ему будет все равно. А если и рассердится – что с того? Он ведь не отправит тебя к главному садовнику. Он уже прогнал тебя сюда. Что еще он может сделать?

– Довольно! Я же сказал, что не могу.

– Не можешь или не хочешь? – Лада встала, качая головой. Она не хотела этого, не хотела испытывать чувства к Мехмеду или переживать из-за него. – Тебе так отчаянно хочется иметь друзей, что ты будешь держать нас в плену?

– Да не нужны вы мне! Никто мне не нужен!

– Тогда докажи это и отправь меня домой!

Мехмед подошел к ней, и его лицо оказалось так близко, что она видела его глаза в темноте.

– У меня нет власти! Это ты хочешь услышать, Лада? Я не смогу достать для тебя лошадь и провизию, а уж тем более обеспечить тебе безопасное путешествие в Валахию. Никому нет дела до того, что я тут делаю, потому что я не могу ничего сделать! Если тебе так хочется уйти от меня, сделай это сама! – Мехмед повернулся и исчез в темноте.

– Да что с тобой такое? – спросил Раду, едва сдерживая слезы. – Почему ты разрушаешь все хорошее, что у нас здесь есть?

– Потому что, – сказала Лада безразличным тоном. Она внезапно ощутила жуткую усталость, потянувшую ее к земле. – У нас ничего нет. Неужели ты этого не видишь?

– У нас есть Мехмед!

Лада взглянула вверх. Звезды в ночи были неподвижны, тихи и холодны. Огонь покинул небо.

– Этого мало, – сказала она.

Раду сидел за спиной Лады, расчесывая ее волосы и призывая их к покорности. Лада зашипела на него и шлепнула по рукам.

– Сиди тихо, – сказал Раду, не обращая внимания на шлепок. Они сидели у самого камина, а толстый ковер под ними почти не спасал от пронизывающего холода горы, на которой стояла крепость.

Дверь их смежной комнаты резко распахнулась. На пороге стоял Мехмед, бледный, с округлившимися от ужаса глазами. Раду затрепетал от радости: этой зимой Мехмед их почти не навещал, после того, как Лада так жестоко повела себя тогда ночью на горе. Теперь Лада обучалась одна. Хотя Раду посещал уроки вместе с Мехмедом, их отношения стали формальными. Раду ненавидел дистанцию, возникшую между ними, и ненавидел Ладу за то, что она стала ее причиной.

Но восторг Раду быстро улетучился, когда он понял, что что-то не так. Он положил щетку для волос и бросился к Мехмеду. Проводив его до подушки, Раду налил воды в чашку и протянул ее Мехмеду.

– Что стряслось? В чем дело?

– Мои братья, – сказал Мехмед, рассеянно глядя в чашку. – Мои старшие братья мертвы. Оба. Уже много месяцев. Никто мне не говорил.

– О, Мехмед, мне так жаль! – Раду обнял Мехмеда за плечи и прижал к себе. Мехмед немного расслабился. Эта близость после долгих недель охлаждения наполнила Раду таким восторгом, что его хватило бы, чтобы обогреть всю комнату.

– Ты вообще знал своих братьев? – Лада вызывающе вскинула голову, играя со своими волосами, непривычно аккуратно причесанными.

Мехмед покачал головой.

– Нет, почти не знал. Их матери были важными женами. Их растили, готовя занять престол. – Мать Мехмеда была наложницей, рабыней. Мехмед говорил о ней нечасто, но когда говорил, Раду слушал его с завистью. Он скучал по своей няне. И по образу матери.

Лада села ровно, внезапно почувствовав интерес.

– А теперь?

– Теперь они мертвы. И мой отец, наконец, заключил мир с Хуньяди. Он устал, его сердце на пределе, и ему хочется лишь одного – удалиться в свое имение в Анатолии и провести там остаток дней, забывшись, беседуя и выпивая со своими философами. – Мехмед указал на пачку пергамента, которую сжимал в руке. Лада встала и взяла ее, изучая содержимое. Голова Мехмеда продолжала лежать на плече у Раду. Раду стоял так неподвижно, как только мог, хотя уставшие мышцы умоляли его сменить позу. Но он боялся, что малейшее его движение спугнет Мехмеда, как птичку.

Лада опустилась на ближайшую подушку и перечитала письмо.

– Он отрекся от трона. В твою пользу. Он передает тебе титул султана под знаменем нового мира.

Пол ушел у Раду из-под ног. В комнате царила тишина, но в его ушах засвистел ветер. Мехмед – его Мехмед – получает трон Османской империи, одной из величайших держав мира. Этот титул возлагают на его плечи как драгоценное, священное облачение. Чем это обернется для Раду и Лады? Позволят ли им остаться с Мехмедом?

Или это означает, что Мехмед отправит их обратно в Валахию?

Раду был не уверен, что ему этого хочется.

– Я был третьим в роду. Никто и не предполагал, что я стану наследником. Кроме того, я слишком юн. Мне всего двенадцать! – Рука Мехмеда задрожала. Вода выплеснулась из чашки.

Раду мягко забрал у него чашку и поставил на стол. Затем сжал руки Мехмеда.

– Что ты собираешься делать?

– Ничего я не могу сделать.

Лада встала, швырнула пергамент на пол и растоптала его. Раду было страшно, а Лада была в ярости.

– Очень даже можешь! Ты можешь перестать сидеть здесь, дрожа от страха. Ты можешь встать, почувствовать себя главным, надеть свои лучшие одежды и отправиться в Эдирне, как султан.

Мехмед поднял голову и встретил ее взгляд. В его глазах стояли слезы.

– Ты не понимаешь. Придворные – они никогда меня не примут. Я не должен был стать султаном. Они меня сожрут. У меня нет союзников, ни одного человека на моей стороне.

Лада злобно улыбнулась и произнесла своим самым насмешливым тоном:

– Значит, я все-таки была права. Я-то думала, что вера – твоя величайшая сила.

Лицо Мехмеда стало каменным.

– Моя вера и есть моя сила.