Русское правительство следило за военными приготовлениями Наполеона с напряженным вниманием и уже к началу 1812 г. считало войну не только неминуемой, но и близкой. Александр I 22 ноября 1811 г. написал сестре Екатерине Павловне: «Военные действия могут начаться с минуты на минуту»[208]. К тому времени и царизм в своих приготовлениях вышел на грань войны.

Александр I тоже не хотел войны с Францией, опасаясь после Аустерлица и Фридланда главным образом самого Наполеона. 25 марта 1811 г. он так и написал Наполеону: «Величайший военный гений, который я признаю за Вашим Величеством, не оставляет мне никаких иллюзий относительно трудностей борьбы, которая может возникнуть между нами»[209]. Но уступить Наполеону, склониться под ярмо континентальной блокады (хотя Россия и обязалась сделать это в Тильзите) Александр не мог, если бы даже захотел. Он понимал, что российское дворянство, плоть от плоти которого он был сам, ориентируется на Англию против Франции и не позволит ему переориентировать Россию, как не позволило этого Павлу I. Значит, войны с Наполеоном не избежать.

Непосредственную подготовку к войне Россия начала тоже с февраля — марта 1810 г., когда стало известно о женитьбе Наполеона на Марии-Луизе Австрийской[210], ибо царизм усмотрел в этой женитьбе акцию, более чреватую войной между Францией и Россией, чем континентальная блокада и что бы то ни было. Очень кстати для царизма оказались реваншистские настроения в дворянских и особенно военных кругах после Аустерлица и Фридланда. «Военная молодежь находилась в радостном исступлении, — вспоминал Ф.Я. Миркович (брат декабриста А.Я. Мирковича). — Всякий офицер вострил свой меч… Воинственный энтузиазм доходил до высшей степени»[211]. Такие же свидетельства оставили многие современники, в частности П.С. Кайсаров (с 1812 г. ближайший помощник М.И. Кутузова), декабристы С.Г. Волконский, А.Н. Муравьев и др. (29. С. 32–33, 35)[212].

М.Б. Барклай де Толли, назначенный 1 февраля 1810 г. военным министром (вместо А.А. Аракчеева), возглавил всю подготовку к войне и повел ее энергично и планомерно. С 1810 г. резко пошла вверх кривая военных расходов России: 1807 г. — 43 млн руб., 1808 г. — 53 млн, 1809 г. — 64,7 млн, 1810 г. — 92 млн, 1811 г. — 113,7 млн руб. только на сухопутные войска[213]. Такими же темпами росла и численность войск. «Армия усилилась почти вдвое», — писал позже Барклай о 1810–1812 гг.[214]. К 1812 г. он довел численный состав вооруженных сил, включая занятые в войнах с Ираном и Турцией, а также гарнизоны по всей стране, до 975 тыс. человек[215], в то же время царизм с небывалой активностью использовал военную разведку и дипломатию. Русская разведка в 1810–1812 гг. часто брала верх над французской. Агенты, приставленные к Л. Нарбонну, сумели выкрасть у него шкатулку, в которой хранилась инструкция Наполеона, переписали текст инструкции и вручили его Александру I[216]. Засылавшиеся в Россию под видом торговцев, артистов, землемеров, монахов французские шпионы уже в приграничье попадали под «строгое наблюдение» русских военных властей[217]. Глубоко внедриться им не удавалось, потому что русских людей трудно было склонить к предательству Французские историки признают, что именно «патриотизм русских» помешал Наполеону создать в России достаточно широкую и надежную шпионскую сеть[218].

Разрушая замыслы французской разведки, русская разведка успешно реализовывала свои. М.Б. Барклай де Толли учредил при посольствах России за границей службу военных атташе с дипломатическим иммунитетом. В Вене таковым был полковник барон Ф. Тейль фон Сераскеркен, в Берлине — подполковник Р.Е. Ренни, в Дрездене — майор В.А. Прендель, в Мюнхене — поручик П.Х. Граббе (будущий декабрист) и т. д. Барклай вменил им в обязанность добывать карты и планы военных операций, данные о численности, дислокации и перемещениях войск. «Употребляйте, — наставлял их Барклай, — всевозможные старания к приисканию и доставлению ко мне сих редкостей какою бы то ни было ценою» (26. Т. 1.4. 1. С. 94). Агенты доставляли Барклаю «редкости» чрезвычайной цены: Тейль — общую роспись австрийской армии, Ренни — прусской, Прендель — саксонской и польской, Граббе — баварской (26. T. 1. Ч. 2. С. 143, 278–283; Т. 2. С. 116; Т. 6. С. 262–272; Т. 10. С. 87, 88). Самые же ценные сведения поступали из Парижа от полковника А.И. Чернышева, назначенного в январе 1810 г. «состоять постоянно при Наполеоне»[219].

Флигель-адъютант Александра I Чернышев — племянник екатерининского фаворита А.Д. Ланского, придворный фат и дамский угодник — вкрался в доверие к лицам из ближайшего окружения Наполеона (сестра императора, красавица Полина Боргезе, по некоторым сведениям, «далеко не была равнодушна к его ухаживаниям»: 7. Т. 3. С. 43) и сумел понравиться даже самому императору. Хотя он начал шпионить в Париже уже после того, как был подкуплен и задействован в качестве русского резидента (под кличками Кузен Анри и Анна Ивановна) бывший министр иностранных дел Франции кн. Ш.-М. Талейран, деятельность Чернышева нисколько от этого не теряла, ибо «он узнавал такое, что Талейрану и присниться не могло» (32. T. 11. С. 97): например, мобилизационные планы Наполеона, а главное, «tableau général» (общую роспись) войск Франции и ее союзников по всей Европе с обозначением численности каждого полка — «секретнейший и наисвященнейший документ, в котором хранилось военное счастье Франции» (7. Т. 3. С. 319; 26. T. 1. Ч. 2. С. 182–240; Т. 2. С. 300–357; Т. 6. С. 2–42; Т. 8. С. 2–21). Подкупив писца французского военного министерства М. Мишеля, Чернышев получал от него копии «tableau général» раньше, чем подлинник доставлялся Наполеону (подробно об этом и о судьбе Мишеля см.: 7. Т. 3. С. 315–322, 382–386, 398).