– Вы долго разговариваете! Я тоже хочу сказать.

Я глянул на Сергея. Парнишка молча размышлял. Минутная передышка есть.

– Ну, говори, Том, если есть что сказать.

– Пап, – деловито начала Тамарка, – помнишь, мы с тобой ходили на день рождения к одной тетеньке той зимой?

– Ну, помню. – Зимой мы действительно заходили на юбилей к одной из моих бывших коллег, ушедшей на пенсию. Праздник проходил в школьной столовой, собралось много гостей, было весело. Томка весь вечер плясала с другими детьми.

– Помнишь, там еще выступали черные дяденьки? – Она задумалась на мгновение, вспомнила: – Негры!

Помнишь?

– Ну, помню. Они играли на барабанах, а вы танцевали.

– Так вот, я поняла, откуда они приехали.

– Ну? – насторожился я.

– Они раньше сидели в лесу в Африке, а потом приехали к нам в города, чтобы стучать на барабанах и чтобы нам всем было весело.

Я расплескал пиво. Краем глаза заметил, что и Сергей улыбался. Он уже справился с первым шоком и взял себя в руки.

– Доченька, – сказал я, отсмеявшись. – Черные люди – не обезьяны, они не живут в лесах, не сидят на деревьях и не стучат на барабанах, чтобы нам было весело. Они просто родились и жили в очень жарких странах, где многосолнца, и потому стали черными. Это такие же люди, как и все остальные, как и мы с тобой. Ты же видела в кино черных людей?

– Да, пап, видела. Они классные.

– Правильно.

– Ага. Скоро там мясо?

– Скоро. – Я повернулся к Сергею. – Предадимся чревоугодию, а потом поговорим обстоятельно.

Кровавый закат накрывал Озеро. Вода стояла неподвижно, похожая на гигантское зеркало. Лишь водоплавающие насекомые расчерчивали его царапинами и чайки иногда пикировали вниз, выхватывая из воды зазевавшуюся добычу. Тишина. Березовый Остров дремал вдали, словно уставший от бесконечной вахты страж. – Хорошо-то как, – произнес Сергей.

– Не то слово. Это мое любимое место на земле.

– Так уж и на всей земле?

– Не веришь?

Он пожал плечами, перевел взгляд на Томку. Моя девочка носилась по понтону, тянущемуся стрелой от берега. В руке сжимала свой неизменный сачок. Она пыталась уверить нас, что видит пасущихся в воде окуней, и обещала поймать парочку на ужин. Боюсь, сегодня ее ждет провал.

Мы с Сергеем остались на песчаном пляже, устроившись на скамейке под грибком. Под ногами у нас лежало маленькое одеяло из номера, на нем – тарелки, полные мяса и других закусок. Пиво заканчивалось, однако до критического состояние опьянения нам обоим было еще далеко.

– А как же дом? – спросил Сергей. – Разве не дом лучшее место на земле?

– Отчасти ты прав, но… знаешь ли, дом – это ведь не столько городская квартира, не четыре стены, не мебель. Дом там, где сердце, слышал?

– Да.

– Поговорка правильная, но я не о доме сейчас говорю. Понимаешь, у каждого человека должно быть место, где он счастлив абсолютно – счастлив просто так, независимо ни от чего. Место, где время замирает, где есть только ты. Высокопарно выражаясь, где ты один на один с Богом. С этим местом не связаны ни жены, ни родители, ни братья-сестры. Это может быть что угодно – чердак, где ты играл в детстве, старое кафе, в котором когда-то сидел с любимой девушкой, площадь, где можно покормить голубей… Для меня такое место – здесь.

Сергей беззвучно поаплодировал и усмехнулся:

– А говорите, что когда-то были ментом… ну, в смысле, милиционером.

– А я и был ментом. Но до милиции я получил филологическое образование и написал две книги рассказов.

Одну из них опубликовали в местном издательстве.

Серега так и остался сидеть со вздернутыми бровями. Восхищение было неподдельным. – Да-да, мой юный друг, жизнь порой делает такие виражи, что дух захватывает.

– Не жалеете?

Я не ответил. Поднялся, подошел к кромке воды. Озеро лениво плескалось у ног, журчало, мурлыкало.

– Жалею, не жалею… что ж теперь задаваться пустыми вопросами. Жизнь пишется набело, без черновиков. – Я обернулся. – У тебя, Сереж, есть место, где ты абсолютно счастлив? – Не знаю. Где-то мне бывает хорошо, но чтобы так, как вы описали… – Тебе хорошо в компьютере, правда?

Он виновато развел руками.

– Комфортно, не спорю. Наверно, это плохо, но я ведь не был избалован вниманием. Все время с матерью, а с ней всегда было непросто. Потом появился Игорь… с этим вообще не пошло…

Сложная гамма чувств отразилась на его юношеском лице. Я его понимал. Уж если меня, взрослого мужчину, Игорь Устьянцев поразил несоответствием формы и содержания, то уж парнишку он озадачил по полной. – Цифровой мир проще, – добавил Сергей. – Нолик-единица, нолик-единица… и никаких полутонов.

– В черно-белой гамме долго не протянешь.

– Знаю.

Я вернулся к скамье, сел рядом. Мяса уже не хотелось. Наверно, придется оставить на завтрак. Я открыл предпоследнюю бутылку пива, попутно обратив внимание, что Сергей все еще тянет вторую за весь вечер. – Вот посмотри, падаван, на это бегающее по понтону маленькое чудо с сачком. Смешная?

– Да, колбаса та еще.

– Когда она родилась, я был в страшной депрессии. Да-да, не удивляйся, у мужчин тоже бывает послеродовая депрессия, хотя они не носят детей в пузе девять месяцев и не тужатся на родильном столе. Я испугался. Я понял, что моя жизнь мне больше не принадлежит, что я не смогу больше делать то, что делал раньше. Все теперь подчинялось совершенно другому ритму и распорядку, теперь главный человек – она, орущая, сопящая, писающая и какающая козявка. Плевать она хотела на мои трудности, на мое самочувствие, на мои самобичевания и самокопания. Намок подгузник в три часа ночи – изволь подняться, поменять на сухой, снова укачать, чтобы уснула, а то еще и на руки взять и походить с ней по квартире, пока не захрюкает от удовольствия. Иногда, проснувшись, сидел с ней весь остаток ночи, потом в шесть утра сдавал выспавшейся жене и ехал на службу. В восемь я уже был весь в делах, а вечером дома начиналось все сначала. Не помогало ни кофе, ни коньяк…

Сергей притих. Сидел и слушал, боясь даже вздохнуть. Где-то рядом чирикнул сверчок.

– Первый год жил как в тумане, будто постоянно с похмелья. Вспомнил, каково спать четыре часа в сутки, как в армейском наряде, наслушался истерик и криков по самое не балуйся. Томка, правда, не была проблемным ребенком, как многие другие, но шума все равно хватило с лихвой. И вот теперь… знаешь, не представляю своей жизни без нее. Параллельная реальность. Мамы вот у нас практически нет, так уж сложилось, но папа – вот он. Я ведь сам рос без отца. Он ушел от нас, когда я был подростком, а мать так и не вышла замуж. Гордая женщина. Лишь совсем недавно я понял, чего был лишен: не было рядом мужика, когда я взрослел, когда дрался во дворе, учился работать отверткой или ножовкой. Принимал первые в своей жизни важные решения, прислушиваясь только к себе, и некому было помочь советом, подсказать не спешить или, наоборот, форсировать. Столько шишек набил – ужас. Вот потому и получился таким, наполовину филологом, наполовину мясником, разломил натуру надвое, попер против природы.