– А вы, доктор, женаты?

– Я-то? Когда-то был женат. Попалась мне такая любительница мужских нервов, еле ноги от нее унес. Все ей было не так, все не по ней. Я прямо измучился, не знал, на какой козе к ней и подъехать. Потом работу потерял, стало совсем плохо. Так-то я хоть на работе от нее укрыться мог, случалось, что и сутками напролет домой не приходил. Ну, она и не возражала, ей главное, чтобы муж деньги приносил. Если приносит, то может работать хоть до упаду. Я так и делал. А как работы не стало, то мне и деваться от нее некуда, она меня пилит и пилит днями напролет. Ну, чувствую, тут одно из двух: либо сам на себя руки наложу, либо ее прибью. И главное, уйти некуда. Квартирка у нас однокомнатная. Разменять? Так она в коммуналку ни в какую ехать не хочет. А я бы и поехал, но без ее согласия размен возможен только через суд. Спасибо, Федор Степанович помог по старой памяти. Устроил сельским ветеринаром. Домик мне этот фактически подарил. Во всяком случае, разрешил тут не только жить, но все обустроить по собственному усмотрению. Так и получилась у меня операционная. Живу, не жалуюсь. От клиентов отбоя нет. Животные меня любят, даже не знаю, за что. Так что все у меня в порядке.

И ветеринар выпил еще спирта. Похоже, кое-что в его жизни все-таки требовало перемен. Когда полностью доволен своей жизнью, так голый спирт глушить не будешь. Да еще без всякой закуски.

Присмотревшись к ветеринару, Саша понял, что он совсем еще не старый мужчина. От силы лет сорок, может, и того меньше. Но выглядел он совсем запущенным и неухоженным, одежда немодная и мешковатая, многодневная щетина на лице и худое, осунувшееся лицо – отсюда и впечатление, что он гораздо старше своих лет.

– А давно вы тут обустроились?

– Да уж года два как я тут живу. Если бы не Федор Степанович, даже и не знаю, как бы я справился. После того как меня из проекта турнули, никто меня к себе брать не хотел. Прохор Степанович постарался, скотина редкостная! Вроде бы и родные братья друг другу, а совсем разные люди! Федор Степанович всю жизнь для людей, для общего блага старается. А Прохор всегда только о себе думал, свой шкурный интерес преследовал. Удивительно, как у одной матери могли такие разные дети получиться.

– Значит, вы с Федором Степановичем раньше были знакомы?

Ветеринар заколебался с ответом, словно не будучи уверенным в том, что стоит говорить на эту тему. Возможно, не подзаправься он перед этим спиртом, то и разговора бы никакого у них не получилось. Но тут, возбужденный удачно проведенной операцией, выпитым алкоголем и общим каким-то куражом, который производило на него присутствие рядом Лиственницы, мужчина заговорил:

– Я под его началом почти три года проработал.

– Так вы военный?

– Почему военный? – удивился ветеринар. – Я мирный биолог.

– Но Федор Степанович – генерал.

– Да, наша лаборатория значилась по ведомству Федора Степановича. А непосредственным начальником у нас Прохор Степанович числился, но он больше для виду делом интересовался. Если какие проверки, то он тут как тут. За неделю марафет в лаборатории наводят, чтобы все сверкало и блестело, а что сами результаты неудовлетворительные выдаем, так на это он и внимания не обращал. И других умел убедить, что это ерунда, главное, что дело движется. Ловкий человек. По-своему ловкий. Так умел дело запутать, что все комиссии от нас довольные уезжали. Мол, все отлично идет у ученых, работа кипит и дело двигается невиданными темпами. А если сказать честно, то топтались мы на одном месте. Нет, результаты были, но от побочных эффектов нам никак не удавалось отойти. И все подопытные животные, на которых мы эксперименты проводили, со временем или даже сразу погибали. Можно такой результат считать годным? Лично я всегда считал, что нет.

Саша слушал и понимал, что пьяненький ветеринар выбалтывает им сейчас очень ценную информацию из жизни арестованного генерала. Он даже дышать боялся. И молился только об одном, чтобы ветеринар несвоевременно не протрезвел. Но за это можно было не волноваться. Спирта была еще целая бутыль, и ветеринар к ней регулярно прикладывался. Так что рассказ его тек связно и безостановочно. Прямо могучий поток, сносящий все генеральские тайны на своем пути.

– Но хоть заправлял всем в лаборатории Прохор Степанович, мы все знали, что куратором проекта выступает его родной брат – Федор Степанович. И что тот, по слухам, человек совсем иного склада. Ему в первую очередь результат требуется. Вот только очень он занят более важными делами, поэтому Прохору пока что удается водить проверяющих за нос, прикрываясь громким именем своего брата. Но наши между собой шептались, что интересно им посмотреть, как Прохор станет выкручиваться, когда сам брат к нам с ревизией нагрянет. Уж его-то ему обвести вокруг пальца или даже подкупить точно не удастся. И наши между собой поговаривали, что прикроет генерал нашу лавочку, никто и пикнуть не посмеет.

– И что? Так и случилось?

– Да. Прикрыли нас. А чего вы хотели? И не мог я иначе поступить.

– Вас никто и не обвиняет.

– Вообще-то моя вина есть. Когда Федор Степанович к нам приехал, он по сторонам смотреть не стал. Потребовал от брата, чтобы тот ему четко объяснил, по какой причине до сих пор нет результата. Вот тут Прохор себя в полной мере и проявил. Как это, говорит, нет результата? Отличные у нас результаты! Хоть сегодня к испытаниям на людях приступать можно. Только твоей отмашки, дорогой братец, и ждали. Мы, как об этом узнали, прямо оторопели все дружно. Все в лаборатории прекрасно понимали, что до испытаний на людях нам еще очень и очень далеко.

– А этот Прохор Степанович не знал этого?

– Все он прекрасно знал! Лучше других был осведомлен, что нельзя этого делать. Но такой уж он человек. На все готов, лишь бы очередную награду или звание хапнуть. В народе про таких говорят, бери больше, кидай дальше. Может, когда дело простого сотрудника касается, то это и небольшой вред, ну, подумаешь, напортачит, другие за ним подправят. Но когда руководитель начинает так себя вести, тут уж жди беды.

– И что же Федор Степанович? Поверил он своему брату?

– В том-то и дело, что знал он его слишком хорошо. И в слова его о том, что все готово к проверке на живых людях, отнесся скептически. Но виду не подал. Сказал, что хочет такое дело отпраздновать, и зовет всех сотрудников лаборатории на праздник. Коттедж за городом арендовал, с сауной, с бассейном, выпивка, закуска. Все как полагается. Но пригласил только самих сотрудников, без жен или мужей. Чтобы все, как он объяснил, могли бы расслабиться и раскрепоститься. Конечно, Прохор Степанович нас всех заранее предупредил, чтобы мы язык за зубами крепко держали. Только я так поступить не мог. Просто не мог, и все тут. Совесть мне не позволила. А тут еще Федор Степанович ко мне подсел. Выпили мы с ним. Поговорили. Понял я, что хороший он мужик, за дело крепко болеет, хочет, чтобы все путем было. И людей себе таких же подыскивает, только встречаются у него на пути одни лишь проходимцы, вроде Прохора. Конечно, прямо он так про своего брата не сказал, но дал понять, что подозревает его в махинациях и очковтирательстве. А меня генерал для разговора выбрал, потому что увидел во мне единомышленника и просто честного патриота своей страны. И когда Федор Степанович со мной по делу заговорил, то я долго думать не стал и ему всю правду об «успехах» нашей лаборатории и выложил. Сказал, что если сейчас начать испытания на людях, то это значит получить кучу смертей ни в чем не повинных людей, а на выходе – по-прежнему ноль. Потому что до того, как перейти к опытам на людях, нужно иметь хотя бы пару серий экспериментов на животных, которые бы показали положительную динамику. Он и сказал, что динамика вроде есть. А я ему объяснил, что динамика есть, вот только последствия непредсказуемые. Сосудистая система страдает, животные гибнут от кровоизлияний. И найти управу на эту проблему мы пока что не можем.