— Ты имеешь в виду офисный стиль а-ля менеджер среднего звена? Ты готов по доброй воле, без принуждения работодателя, облачиться в эту унылую униформу?

— Давай не будем о моём работодателе, — поморщился Дмитрий Олегович.

— Посмотри потом повнимательнее, наверняка найдёшь что-нибудь по вкусу, — примирительно сказал Джордж и выставил на стол чудо-запеканку, от одного вида которой Дмитрий Олегович на несколько мгновений забыл обо всём.

Джордж сначала с восхищением, потом с некоторым ужасом наблюдал за тем, как его старый друг, прежде не замеченный в обжорстве, уплетает один кусок за другим. На бледных свежевыбритых щеках этого новоявленного чревоугодника появилось некое подобие румянца, он даже воротник своей застиранной рубашки расстегнул — так согрелся. На шее у Димы Маркина Джордж приметил тонкую металлическую цепочку с зеленоватым камнем.

— К слову об украшениях, — произнёс он. — Что это на тебе? Неужели амулет? Надо полагать, ты стал суеверным и, может быть, даже втайне постишься и отбиваешь поклоны?

Дмитрий Олегович прошипел, что это подарок одной милой барышни, о которой он время от времени с нежностью вспоминает.

— Ты стал натурой романтической! Как это на тебя не похоже. Видимо, рабство сделало тебя другим человеком.

— Конечно, другим. Когда несколько месяцев не видишь ни одной, даже самой завалящей девицы, остаётся только глядеть на этот скромный сувенир и вспоминать о весёлых деньках, — резко ответил шемобор и наглухо застегнул ворот рубашки.

— Теперь ты снова можешь стать собой. Ты вернулся в огромный город. Тут масса соблазнов. Так что снимай этот кулон поскорее — он выглядит более чем дёшево.

Дмитрий Олегович был бы и рад снять с шеи этот камень, но сие было невозможно. Амулет повесил ему на шею сам Эрикссон. Поскольку Дмитрий Маркин числился подмастерьем шемобора второй ступени, то ему запрещалось причинять вред живым людям. Шемоборы, покинувшие этот мир, доверяют коллегам, поскольку не могут скрывать друг от друга свои мысли, но лучше подстраховаться. А то, не ровён час, захочет Эрикссон разделаться с кем-то из своих прижизненных врагов руками подмастерья. Амулет на шее проследит за тем, чтобы всё было спокойно. Дабы не усложнять наблюдающий механизм, подмастерье не может вредить даже заклятым врагам, мунгам. Впрочем, и мунги ему навредить не способны — до тех пор, пока он носит на шее цепочку с невзрачным зеленоватым камнем. Ну а если попробует её снять, скорее всего, прямо на месте получит повышение по службе.

Дмитрий Олегович, распробовавший вкус свободы, вовсе не собирался вновь — теперь уже навсегда — расставаться с простыми радостями жизни. Поэтому он мысленно выкинул любопытного Джорджа в окно и продолжал свою затянувшуюся трапезу.

«Костя, мне кажется, что ты в состоянии справиться с этим делом сам», — мягко сказал Даниил Юрьевич, когда Цианид попытался поведать ему, как жестоко обошлась с лучшими мунгами этого города бессердечная Модель Событий. «Костя» — это нехороший сигнал. Когда шеф называет своего помощника по имени, тому надлежит согласиться со всеми доводами, проглотить возражения, отбросить сомнения и покинуть кабинет. Иначе всё равно придётся позорно отступать, но прежде — принять удвоенную дозу воспитательных колотушек. На этот раз Константин Петрович внял голосу разума, сказавшему буквально следующее: «Костя, отправь к ней ещё кого-нибудь, а когда он тоже вернётся ни с чем — пусть сам с шефом и объясняется». Почему-то голос разума сегодня тоже решил обратиться к своему обладателю по имени. Впрочем, это был какой-никакой, а прогресс: прежде он изъяснялся предельно грубо: «Слышь, ты, самый умный опять? Заткнись и проваливай!»

Галина и Марина Гусевы, на взгляд коммерческого директора, могли бы стать идеальными укротительницами бешеных Вероник. Возможно, они смогут развеселить её настолько, что в этом холодном и сыром городе наступит тропическая жара. И тогда все, кто уехал отсюда в поисках тепла, вернутся обратно. Константин Петрович уже мысленно танцевал сальсу с Машей Белогорской на набережной Адмирала Макарова. Маша была в струящемся шёлковом платье, он — в белых штанах, цветастой рубахе и какой-то широкополой шляпе, как вдруг всё закончилось. Не было вокруг ни солнцем залитой набережной, ни беспечно танцующей Маши, всё пропало в одно мгновение, стоило ему только войти в кабинет воинственных бабулек Гусевых, тот самый кабинет, который никто из сотрудников Тринадцатой редакции без крайней необходимости старался не посещать.

В самом центре помещения, лаконичного, как палатка спартанца, на трёхногом стуле сидел обмотанный проводами Виталик, а славные старушки мастерили неподалёку что-то вроде виселицы. Практически смастерили уже — оставалось только приладить к ней преступника.

— М!.. — промычал Виталик (ему, ко всему прочему, ещё и рот заткнули) и очень выразительно посмотрел на петлю, а затем на двух сестёр, при помощи портативной рулетки замеряющих высоту от пола до потолка.

— Что здесь происходит? — строго спросил Цианид, хотя голос разума шепнул ему: «Молча делай ноги!»

— Устраняем неполадку, — коротко ответила Галина, свернула рулетку и что-то записала на клочке бумаги.

— Слушай, а если пачку с книгами под ноги ему подсунуть. Как раз по размеру, а разницы никакой: пятнадцать сантиметров до пола или пятьдесят — подёр гается и затихнет как миленький, — произнесла Марина, видимо продолжая разговор, прерванный появлением коммерческого директора. — Давай отвязывай гада.

Не обращая внимания на Константина Петровича, сёстры Гусевы сноровисто размотали шнур, которым был связан несчастный Техник, вынули у него изо рта кляп, но так крепко стиснули беднягу в своих объятиях, что он молчал и лишь беспомощно вращал глазами. Только тут Константин Петрович понял, что именно с парнем не так. На нём не было очков, и выглядел он без них как-то совсем по-детски. Это и решило его судьбу: Константин Петрович ещё в школе защищал маленьких от произвола взрослых — была у него такая самопровозглашенная общественная миссия.

— Зачем ребёнка мучаете? А ну прекратите! — возвысил голос этот борец за справедливость.

— Слушай, начальник, шёл бы ты отсюда, а? — миролюбиво предложила Галина Гусева

«Вот! А я о чём!» — вторил ей голос разума.

— Отпустите, говорю, ценного сотрудника, или я буду вынужден...

— Ты же не знаешь, в чём дело. Я тебе скажу — так ты сам его первым прикончишь, — повернулась к Константину Петровичу Марина. — Он нам бухгалтерию вместо того, чтобы починить, доломал окончательно. И дела встали. Все дела, даже те, о которых мы вчера сговорились!

— Да у неё срок регистрации... — пискнул было в своё оправдание Виталик, но договорить ему не дали.

— Короче, мы терпим убытки, — продолжала Марина. — И знаешь, кто тому виной? Вот он...

— Отставить! — Константин Петрович был непоколебим. — Не забывайте, мы гуманная организация! Мы несём людям радость и освобождение и даже самым распоследним гадам должны предоставлять последнее слово! Не держите его за горло и поставьте, пожалуйста, на ноги. Вот так. А теперь говори, что ты там натворил.