Бородин продолжал нести в трубку свой любовный бред. Наташа слушала его в полусне и отвечала:

— Да. Я понимаю. Хорошо. Да.

Потом долго не могла уснуть. Рожнов в соседней комнате тоже не спал. Смотрел видео, курил. Но в спальню не зашел и ни о чем не спросил. Утром он поднялся рано и ушел устраиваться на работу.

Каждое утро Юлю встречали ставшие привычными звуки железной дороги. Обычно звук медленно проезжающего груженого состава напоминал ей упражнения дующего в трубу ученика. На перроне к этому часу собиралась довольно обширная, в большинстве своем уже знакомая ей публика. Наверху, на мосту, не торопясь спускаться, переминались студенты. Эти каждый день курсируют. Юля даже знала, кто где учится. Люди среднего возраста — в город, на работу. Эти — по сменам. Женщины с клетчатыми сумками — торговать на барахолку. Бабули с ведрами и сумками — на базар. Кто рыбой торговать, кто — молоком, кто — луком. Особая каста — рыбаки. Эти — как на работу, в любую погоду. Со всем снаряжением.

Юля стояла и невольно слушала разговор двух попутчиков. Как она поняла, один из них ехал на смену, а другой — на рыбалку.

— Говорят, время, проведенное на рыбалке, Бог прибавляет к следующей жизни, — заявлял мужчина с удочками.

— Ну уж скажешь. Рыбалка! Как ни крути, смысл жизни — труд. Трудяге все зачтется. Бог любит бескорыстного трудягу, а не лодыря. А что рыбалка? Так, баловство.

Примчались электрички сразу в обе стороны, народ с перрона как ветром сдуло. Юля протиснулась в битком набитый вагон. Газеты хорошо берут студенты и командированные. А ей вагон достался, сплошь уставленный корзинами. Бабы-торговки перекидывались новостями, мужчины сидели, отвернувшись к окнам. Одна с мешком семечек загородила весь проход и теперь цеплялась к мужчинам:

— Где это видано: женщины все стоят, а мужики сидят! Сейчас бы такое в Европе. Застыдили бы!

— Здесь не мужики, а старики одни, — возразил дед, что сидел поближе к проходу.

Но женщина подначивала:

— Старики! Какие такие старики? Мальчишки! Бабы захохотали, вагон зашевелился, ожил.

— Мальчишки… — отозвался дед. — Нет мальчишек-то. Скоро Родину защитить некому будет. Сами пойдете.

— А и сходим! — не уступала бабенка: — Сходим, защитим быстренько и прибежим, дома управимся!

Тут остальные бабы не выдержали: реплики посыпались отовсюду, как орехи.

— От нас, может, больше пользы будет.

— Дай нам волю, мы бы дивно мир навели, а вы все воюете…

Юля протиснулась сквозь строй корзин и “запела” свое:

— Кроссворды, сканворды, “Айболит” с рецептами от гриппа, свежий гороскоп на неделю, “Аргументы и факты”…

На нее оглянулись как на чужака. Не вписывалась она в компанию, нарушила беседу.

Продравшись через баррикады баулов, корзинок, столкнувшись со знакомой мороженщицей, Юля перешла в следующий вагон. С облегчением вздохнула. Здесь публика ехала поинтеллигентней. На ее призывы откликались, газеты стали брать. Когда дошла до конца вагона, ранец заметно полегчал. Следующий вагон оказался, наверное, самым теплым в электричке. Юля здесь задержалась, отогревая озябшие ноги. Она обстоятельно пересказала содержание нескольких скандальных статей из “Комсомолки”, присела к какой-то бабульке, подбирая той газету с рецептами. Согрелась. Вагон был плотно утрамбован — сидели по трое, и потому ей сразу в глаза бросилось, что на одной лавке кто-то бесцеремонно разлегся. Самое главное — народ на это реагировал спокойно. Ну лежит и лежит. Бомжи тоже люди. Юля аккуратно обошла накрытого фуфайкой спящего, и уже на выходе ее словно прострелило. Она остановилась, не выходя в тамбур, и оглянулась. Из-под фуфайки торчали знакомые перетянутые скотчем кроссовки. Она вернулась и остановилась возле спящего. Теперь ей было ясно, что под фуфайкой мог разместиться только ребенок. Из-под нее, кроме кроссовок, не было видно ничего.

Она потрогала фуфайку, на постороннее вторжение оттуда недовольно дернулись.

— Саша, — позвала она. Тело под фуфайкой замерло.

— Саша, я тебя узнала, вылазь.

Пассажиры с любопытством наблюдали за происходящим.

Мальчишка сел и вытаращил на нее сонные глаза.

— Чё я сделал? — с ходу заканючил он. — Ну чё я сделал… Я вас не знаю, тетенька. Чё вы пристали ко мне?

— Я знаю, что ты из интерната сбежал, — продолжала Юля. — Я ездила туда.

Сашка вскочил, но Юля загородила ему дорогу.

— Чё вам надо?! Я к вам больше не хожу, отстаньте от меня!

— Послушай, мне нужно тебе кое-что сказать.

В это время пассажиры, сидевшие напротив Сашки, стали подниматься и отодвинули Юлю. Пацан изловчился и юркнул вслед за ними в проход.

— Да подожди! — заорала вслед ему Юля. — Я тебе ничего плохого не сделаю!

Но он, не слушая ее, несся по проходу через вагон.

— Стой! — заорала Юля и ринулась следом. — Стой, тебе говорят!

Мальчишка скользнул в следующий вагон, но увидел в конце его контролеров в форме. Как загнанный зверек, он затравленным взглядом озирался: сзади через тамбур продирается Юля, вперед тоже нельзя. Он метнулся к закрывающейся двери вагона, остановил ее ногой, протиснулся и выпрыгнул уже на ходу электрички. Юля огляделась, увидела стоп-кран, повисла на нем, чертыхаясь и злясь.

— Женщина, что вы делаете? — По проходу в ее сторону несся контролер.

Поезд дернулся, двери со вздохом открылись. Юля выпрыгнула в траву. Упала, больно ударилась. Электричка зашипела и поехала. Вокруг был незнакомый пустынный полустанок — трава, камыши, высокие старые тополя, тропинка, уходящая в лес.

— Саша! — заорала она. — Морев! Выйди, пожалуйста, мне сказать тебе что-то нужно!

В ответ только шум камышей и крик одинокой птицы. Юля поднялась, потирая ушибленную ногу. В душе она ругала беглеца всеми пришедшими на ум ругательствами. Ругала и себя, потому что последнее время только и делала, что лезла не в свое дело.

— Я знаю, что ты где-то здесь и прячешься, — равнодушным тоном сообщила она. — А у меня для тебя письмо.

Она помолчала.

Камыши впереди зашевелились, там зашуршало, и наконец показалась белобрысая макушка Сашки Морева.

— Покажите! — потребовал беглец.

— Что же ты думаешь, я его с собой везде таскаю? Дома оно.

— Ага! Так я и поверил. Я с вами домой поеду, а там — менты. И — ага. Врете вы все.

Юля устало опустилась на насыпь. На ноге, пожалуй, будет здоровенный синяк.

— Дело твое. Только брата твоего я нашла. В госпитале он. В Самаре.