— Ваше благородие… Там барышня какая-то пришла, вас спрашивает.

Не чуя под собой ног, Александр выскочил из вагона. Конни стояла на путях, беспомощно оглядываясь по сторонам, прикрывая глаза от солнца маленькой рукой в тонкой лайковой перчатке.

— Саша! — Она шагнула к нему и заговорила быстро, словно боялась, что поезд вот-вот тронется и она не успеет высказать все, что накопилось на сердце. — Прости меня, пожалуйста! Я всю ночь не спала, все думала… Уж бог с тобой, делай как знаешь. Только возвращайся, пожалуйста!

Он стоял перед ней, улыбаясь глупо и счастливо. Пришла, все-таки пришла! Как только отыскала его? Глупости, все это не имеет значения, главное — она здесь, рядом. Глаза ее, такие большие, лучистые, сияют любовью… После такого — и умирать не страшно!

— Прапорщик! Ну, где вы там?

Из вагона вышел штабс-капитан Бутвилович — кадровый офицер лет сорока, огромный, рыжий, с громовым голосом и толстым красным носом, наводящим на мысль о регулярных и обильных возлияниях. Он недовольно оглядел Конни с ног до головы и рявкнул:

— Почему посторонние здесь? Тут военный эшелон, а не бал в благородном собрании и не карусель на Святой неделе!

Потом помолчал недолго, теребя длинный рыжий ус, и, словно устыдившись своей грубости, неожиданно тихо спросил:

— Ваша невеста?

Ну что сказать этому солдафону? Что единственная и любимая — это больше, чем невеста, пусть даже он еще не успел сделать официального предложения и не принят на правах жениха в ее доме? Александр замялся на секунду, но Конни опередила его.

— Да, невеста! — смело ответила она, глядя в лицо бравого штабс-капитана. — Я пришла… проститься.

Бутвилович вздохнул, отвел глаза.

— М-да… Уж бог с вами, прапорщик! Все мы когда-то были молоды. Идите. Эшелон отходит в три часа. И не опаздывать! Честь имею, сударыня!

Он щелкнул каблуками и тут же ушел распоряжаться погрузкой. Через несколько секунд уже разносился по путям его зычный голос:

— Сидоренко, куда ящики с патронами ставишь, матери твоей черт!

Потом они шли по Страстному бульвару, и золотые осенние листья все сыпались и сыпались им под ноги, а небо сияло над головой глубокой чистой синевой, словно улыбаясь на прощание.

Увидев вывеску «Фотография Карл Иогансон и сыновья», Конни вдруг остановилась:

— Давай зайдем?

Саша пожал плечами. Идея сфотографироваться сейчас, в их последний день, когда каждый миг, что дано провести им вместе, был так дорог, показалась ему странной, но спорить он не стал:

— Хорошо… Если хочешь.

В темноватом и тесном помещении пахло пылью и еще чем-то старинным, таинственным, словно и не фотография помещается здесь, а диккенсовская лавка древностей. Хозяин — маленький, седой человечек в потрепанной жилетке, с пятнами от реактивов на руках — вышел к ним и вопросительно уставился выпуклыми глазами с красноватыми жилками, словно давно не видевшего света солнца филина.

— Что вам угодно, господа? — спросил он тихо.

В речи человечка явственно прочитывался немецкий акцент, «вам» звучало как «фам», и вид у него был какой-то испуганный, как будто он каждую минуту опасался, что его вот-вот придут арестовывать.

— Нам угодно сфотографироваться! — весело сказала Конни.

— Пожалуйста-пожалуйста… Проходите! — засуетился человечек. — Вот сюда.

На фоне бутафорского горного пейзажа, грубо намалеванного на куске плотного картона, Александр почувствовал себя неловко, словно вылез зачем-то на театральную сцену. А тут еще хозяин суетился вокруг, просил то приподнять подбородок, то повернуться в полупрофиль… Александр был рад, когда он угомонился наконец-то и спрятался под черной материей, укрывающей фотоаппарат на треноге.

Он робко положил руку на плечо Конни, и она не отстранилась, наоборот — теснее прижалась к нему, словно ища защиты и покровительства. Сквозь тонкую шершавую материю он чувствовал ее горячее тело, попробовал даже представить себе на миг, какая она без платья, но устыдился столь недостойных мыслей.

Вспышка магния ослепила их на секунду, будто высвечивая лица, чтобы сохранить надолго каждую черточку, остановить мгновение…

— Зайдите за карточками на следующей неделе. Или на дом прислать? — осведомился хозяин.

Конни чуть смутилась:

— Нет, не надо… Я сама приду.

Выйдя на улицу, она зажмурилась на мгновение — таким ярким показался осенний день после полутемной комнаты. Она чуть прикрыла рукой глаза, и Александр увидел, как синей искрой сверкнуло кольцо на безымянном пальце. Почему-то от этого ему стало легко и спокойно, словно, уходя, он оставил рядом с ней частицу своей души.

А солнце уже приближалось к зениту. Александр посмотрел на часы — да так и ахнул. Времени до отхода поезда оставалось совсем немного.

— Конни… Идем скорее. Иначе эшелон уйдет без меня.

Конни вздрогнула, будто очнувшись от сладкого забытья, и в глазах у нее появилась тревога.

— Да, да, конечно…

Они вернулись на вокзал за пять минут до отхода поезда. Увидев Александра, штабс-капитан Бутвилович недовольно поморщился и рявкнул громовым басом:

— Прапорщик! Где вас носит столько времени? Под трибунал захотели за дезертирство? Я многое могу понять, но есть же границы!

Александр едва слышал его. Пусть разнос, наказание… да хоть трибунал! Все это будет потом. А сейчас, пока Конни оставалась рядом, пока можно смотреть в ее глаза, держать в руках ее руки — какое это имеет значение!

Поезд тронулся. Александр ловко запрыгнул на подножку вагона. Конни шла рядом и все махала белым платочком, губы ее шевелились, словно она хотела сказать что-то на прощание. Из окна вагона она казалась такой маленькой, беззащитной, одинокой… Вскоре ее фигура скрылась из вида.

Александр нарочно отвернулся от окна и прикрыл глаза. В горле будто застрял горячий шершавый комок, стало трудно дышать… Еще мгновение — и он позорно разревется, как девчонка!

Поезд набирал ход. Вот уже и Москва осталась позади. За окном мелькали холмы, луга, перелески… Александр вышел из вагона и долго еще стоял на площадке, глядя, как мимо проплывают такие знакомые и памятные с детства картины простой среднерусской природы. Казалось, что березы, качающиеся на ветру, машут ему на прощание. «Вот за это я иду воевать!» — думал он про себя, и на душе становилось легче. Немного, но легче…

— Эй, фендрик! — Поручик Вишневский незаметно подошел к нему сзади. — Что вы здесь стоите один? Идемте водку пить!

— Да-да, конечно. Идемте.