— Он бы не умер!

— Возможно. Может быть, мы и выходили бы его, и сейчас он был бы таким же, как этот мальчик. Только постарше. Ему было бы почти восемнадцать лет, он был бы такой же не приспособленный к жизни, как этот ребенок, и мы думали бы о том, что в старости нам придется поручить это дитя Николаю. Да и неизвестно, что было бы с Колей, если бы он рос в семье, где все внимание уделяется младшему больному ребенку. Ясно, что он бы не смог проявить свои способности в полной мере, как смог теперь. По крайней мере одним сыном мы можем гордиться! Не каждый руководит фирмой в неполные двадцать пять лет!

Лариса последний раз всхлипнула, утерла глаза. Море внезапно утихло. Наступил полный штиль, вода ласково плескалась у берега и лизала теплую гальку.

— Пойдем, позвоним домой!

Он с готовностью подхватил ее пляжную сумку. Уходя, они обернулись. Татьяна в той же позе, как прежде, лежала спиной к морю и читала роман. Сергей занимался ребенком.

— Дай вам Бог всякого счастья! — прошептала Лариса. Всю дорогу до почты они с мужем молчали.

— Коленька, здравствуй! Ну как дела? — кричал отец в телефонную трубку, хотя слышимость была очень хорошей.

— Кто это? — непонимающе переспросил сын.

— Это я, папа!

— А, отец, извини, не могу говорить, у меня совещание!

— У нас все хорошо! Мама здорова! А у вас как? Как Анечка, как малыш?

— Да все о’кей! Извини, я сейчас занят. — Николай положил трубку и с неудовольствием выговорил секретарше, чтобы без разрешения не соединяла ни с кем. Та деловито кивнула.

Вечером Коля сказал жене, что звонили родители.

— Бабка жива? — поинтересовалась невестка. — Как приедет, скину на нее малыша и поезжу по магазинам.

Николай ничего не ответил, он спал. Над Москвой плыла ночь и простиралась своими крыльями от Архангельска до Черного моря. Спали, обнявшись, в маленьком частном доме Сергей и Татьяна, спал в той же комнате их ребенок, и лицо его в лунном свете опять было лицом заблудившегося в ночи ангела.

Не спали Лариса и ее муж. Они снова пришли на тот же пляж и молча сидели на теплых еще камнях парапета. Так из века в век сидят и мечтают по ночам по берегам южных и не очень южных морей сотни влюбленных и любящих. Поднимая вверх головы, они пытаются заглянуть подальше в глубину черной, яркой от звезд ночи, стараясь приблизиться к таинственному, неизвестному им будущему.

Сентябрь 2000 г.

Доктор Вадим Сергеевич Усачев возвращался домой с ночного дежурства в роддоме. Дежурство было так себе, ничего примечательного. Рожают сейчас сравнительно мало, не то что прежде. Детишки родились все здоровенькие, женщины тоже были ничего, без кровотечений и прочих сюрпризов, однако доктор Усачев что-то устал. Да и сколько можно работать? С утра до вечера в женской консультации, там же он и специалист ультразвуковой диагностики, там же он и гинеколог-эндокринолог по средам и пятницам. Да еще два раза в неделю дежурства в роддоме. В общем, с ума можно сойти. Но Вадим Сергеевич с ума не сходил, принимал работу как должное, просто сейчас он устал. Шел домой и мечтал о тарелке горячего супа, свежей постели и чтобы дома поменьше орал телевизор или поплотнее закрывалась бы дверь. Он вошел в квартиру и как можно более бодрым голосом сказал общее:

— Здрасте!

Гробовое молчание из комнаты младшего сына было ответом. Потом жена с заплаканными глазами вышла из кухни и сказала:

— Привет.

«Не поцеловала, — отметил про себя доктор Усачев, — значит, что-то серьезное».

— Что случилось? — спросил он жену, попутно отдав ей несколько смятых бумажек, что накануне вечером сунул ему в карман чей-то на радостях хорошо пьяненький муж, новоиспеченный папаша. Жена даже не посмотрела, сколько там денег.

— Он решил жениться! — сказала она мученическим голосом, возводя на мужа заплаканные голубые глаза. — Прямо в десятом классе. Не переходя в одиннадцатый. Невеста беременна.

Вадим Сергеевич медленно снял плащ и ботинки. Похлопал себя по карманам. Сигарет у него не было. Накануне вечером он решил бросить курить. Он с досадой вспомнил, как утром на пятиминутке зачитали какой-то дурацкий приказ о вреде курения и запрете курить в лечебных учреждениях. Как будто курить в лечебных учреждениях было нельзя, а в других местах — можно. Вадим Сергеевич радостно заявил, что ему на приказ плевать, а курить он бросил сам, накануне, чтобы подать положительный пример всем поголовно курящим акушеркам, медсестрам и на пятьдесят процентов курящим докторам.

— Женщинам курить тем более вредно! — с пафосом заявил он по дороге в ординаторскую, картинно выбрасывая едва начатую пачку хороших сигарет в ведро. Через какое-то время пачка оттуда исчезла. Теперь Вадим Сергеевич горько пожалел о поспешном решении. Он опять похлопал себя по карманам, будто за это время там должно было что-нибудь появиться, чертыхнулся про себя и спросил: — Где жених?

— Ушел гулять.

— Тогда я пойду лягу.

— Что ж теперь будет? — спросила жена.

Доктор помолчал и ответил:

— Ничего не будет. Он приведет ее ко мне на дежурство. Сделаю аборт. Постепенно все утрясется. Молодые расстанутся, каждый побежит по жизни своей дорогой. Как уже было на свете тысячи раз.

— Думаешь? — с сомнением покачала головой жена. — Лешка ужасно упрямый. Поперек лучше не говорить. Ты поосторожнее с ним.

— С тем поосторожнее… С этим поосторожнее…

Жена поняла. Он имел в виду старшего сына.

— Когда с нами-то будут поосторожнее?

Жена мыслила более рационально.

— Есть будешь?

— Нет.

— Тогда иди спать.

Он закрыл за собой дверь и через минуту уснул. Утром надо было опять идти на работу.

Осень в целом выдалась теплой. Но дождливой. И несмотря на то что до нового тысячелетия оставалось чуть меньше двух месяцев, зимой совершенно не пахло. Еще лежали на асфальте вполне красивые желтые листья, кусты сирени даже не думали сбрасывать зеленый покров, кавказские женщины у метро вовсю торговали белыми и желтыми хризантемами. Девушки вдруг все как одна заблестели черными сапогами, и на все это осеннее великолепие моросил мел кий, довольно теплый дождь. В общем, погода была неплохая.

Уходя на работу, Вадим Сергеевич заглянул в комнату сына. Тот еще спал или делал вид, что спит. Доктор приподнял краешек одеяла. Теплая со сна, такая родная мордочка сына преувеличенно громко посапывала носом. Усачеву стало жалко его тормошить. «Притворяется или подхватил где-то насморк. Одно из двух», — решил он.

— Как фамилия твоей суженой? — наклонившись к розовому уху, зачем-то спросил он. Как будто фамилия имела какое-то значение. Хороший доктор, с многолетним стажем работы, он почему-то часто чувствовал себя идиотом в разговорах с подрастающими детьми.