Ребенок совсем не боялся моря. Привыкший к доброте своего замкнутого мирка, он не понимал, что от моря может исходить опасность. На плохо гнущихся ногах он ковылял к воде и, добравшись до теплых волн, беспорядочно колотил по ним руками и ногами. Волны подхватывали его легкое тело и, подбрасывая, качали его, выносили на берег, а затем, отходя, с шумом, плеском, вместе с галькой и ракушками, обрывками зеленых водорослей, несли назад в глубину. Ребенок смеялся. Отец находился то возле него, то на берегу. Но в общем, там было мелко. Когда подходило время, отец выхватывал сына из волн, растирал и усаживал возле себя. Ребенок не мог играть. Его блуждающий взгляд не останавливался ни на корабликах, ни на машинках, что были в руках у других детей. Он не слышал рассказов, как не слышал шума прибоя и голоса матери. Ведь он не мог слышать, и никакой звук не отвлекал его сознание посторонними признаками внешнего мира. Также он равнодушно наблюдал, как отец складывает для него пирамидки из камней. Однообразные действия рук отца его утомляли, он начинал зевать и вскоре засыпал. Большая голова его, как на ниточке, быстро падала на грудь, и наблюдающим казалось, что, не подхвати сейчас кто-нибудь ребенка, он упадет, стукнувшись о камни, и, когда его поднимут, безумное лицо его будет в крови. Но отец всегда успевал подхватить ребенка. Он укладывал дитя на резиновый надувной матрац, прикрывал полотенцем и усаживался настороже рядом. Ребенок спал долго, а отец все сидел неподвижно возле него и смотрел в море.

Та, вторая пара, пока ребенок спал, уходила в пляжное кафе. Пара столиков, разноцветные пластмассовые стулья, стойка бара, складной полосатый тент — это и было кафе. Жена всегда занимала место поближе к парапету тротуара. Муж приносил ей коктейль и погружался в газету. Жена накидывала на плечи полотенце, надевала солнечные очки, закрывала глаза и сидела, думая о чем-то своем, пока ласковая рука не дотрагивалась до ее колена.

— Не хочешь поплавать?

— Пойдем.

Татьяна, мать мальчика, тоже любила купаться. Независимо от того, спал ее ребенок или не спал, она вдруг откидывала от себя книжку, на короткое время прикладывалась к бутылке с пивом, шумно вставала и шла по пляжу довольно далеко вправо. У мола, возле которого они постоянно сидели, волны всегда были больше. Видимо, ветер гнал их с моря под некоторым углом, и, встречая на пути каменную преграду, волны сердились и с силой ударялись о ее замшелый бок, поднимая волнение и муть со дна. Те, кто любил качаться и подпрыгивать на волнах, как раз из-за этого и перемещались на этот край пляжа. Даже закрыв глаза, можно было с легкостью определить, когда волна шла особенно большая. Уханье и визг тогда достигали предела, вслед за ними следовали рокот и шум, и в подтверждение того, что вы не ошиблись, в лицо летели последыши этого маленького шторма — мелкие брызги волны.

Татьяна не любила подпрыгивать на волнах. Она уходила подальше вправо и плыла вдоль берега, где было не особенно мелко, но и не глубоко. Не достигая большой волны, она выходила на берег, снова шла вправо и повторяла заплыв несколько раз. Сергей же почти не купался.

Ребенок был хорошеньким, пока спал. Никто даже не знал, как его звали, потому что родители не называли его по имени. Зачем, ведь имя для него не имело значения, он его не знал и не слышат. Во время сна черты его детского личика плавно разглаживались, исчезали подергивания, гримасы, морщины. Полуовал щек и подбородка со дня на день покрывался ровный загаром.

Бугристый, уродливо выпирающий лоб был прикрыт светло-русыми, немного вьющимися волосами, глаза и рот были закрыты, и печать безумия пропадала с лица, улетучивалась в небесные дали. Руки и ноги прекращали бессмысленное движение, тело казалось невесомым под покровом махрового полотенца. Неподвижная хрупкая фигурка, ровные полукружия век и бровей, бледная от природы кожа напоминали алебастровую модель, из тех, которые используют на занятиях студенты художественных училищ. Это уже был не уродец. Это был спящий ангел. Но через какое-то время судорога пробегала по его лицу, ребенок начинал издавать нечленораздельные звуки, изо рта его вновь появлялась слюна, которую поспешно успевал подхватить отец, и непрекращающееся беспорядочное движение в никуда начиналось сначала.

На лице женщины под тентом появлялся жадный и странный интерес, она даже подавала тело вперед, чтобы лучше видеть, и не спускала глаз ни с родителей, ни с ребенка.

— Лариса, нельзя же так! — одергивал ее муж.

— Извини. — Она пыталась говорить о чем-то веселом, другом, но он ясно видел, что ничего не волнует ее так на этом пляже, как та семья и ребенок.

— Мы завтра пойдем на другой пляж! — наконец решительно сказал он. Ему показалось, что она не расслышала.

Вечером с гор медленно наползли тучи и закрыли пушистым мхом звезды. Налетел влажный ветер, и ночью над побережьем прогремела гроза. Она пошумела и унеслась в море, и к утру о ней напоминали только блестящие листья магнолий на мокрых разноцветных плитах тротуара, непросохшие тенты уличных киосков да свежий воздух, напоенный озоном, запахами горных трав и каштанового меда.

— Мы уже четыре дня не звонили в Москву, — сказала Лариса после завтрака.

— Если хочешь, пойдем позвоним! Все равно на море еще, должно быть, прохладно!

— Что звонить им, надоедать! Коленька в офисе. Анечка дома, но малыш еще не проснулся. Не стоит будить. Позвоним завтра. Или в обед.

— Но ты же скучаешь?

— Ничуть. У нас своя семья, у них — своя.

Солнце ярко светило, а на море был шторм. Гроза перемешала над морем потоки теплого и холодного воздуха, и к берегу они вернулись коктейлем из шумящих волн, пены и соленых брызг. Почти никто не купался. Отдельные любители робко прыгали на волнах у самого берега, дети лежали у кромки воды на гальке и визжали, когда их нахлестывала особенно большая волна. Мол был весь мокрый. Волны подкатывались к нему, частично разбивались с шумом о край, а те, что побольше, перехлестывали через камни и, пенясь, переливались на другую сторону. Это зрелище завораживало.

На берегу стало жарко. Отдельные смельчаки пошли в воду. Муж Ларисы поплыл, подныривая под каждую большую волну, и вскоре исчез из виду. Лариса знала, что он хороший пловец, но через некоторое время с беспокойством встала, разыскивая глазами маленькую темную точку его головы среди волн, боковым зрением отмечая, что на пляже в такую погоду даже нет белой лодки спасателей.

Через некоторое время он появился. Чуть в стороне, видно, плыл так, чтобы волны не выбросили его на камни. Моложавый, мускулистый, поджарый. Слегка задохнувшийся.

— Я не люблю, когда ты рискуешь, — сказала она.

— А вода, кстати, теплая! — рассмеялся он. Ему нравилось ощущать себя сильным, смелым и ловким пловцом. Лучшим на этом пляже.

— Олимпийская смена на пенсии! — сказала она, подавая ему полотенце.

Та тройка тоже появилась на пляже и заняла прежнее место. Сегодня волны там были выше всего. Отец стал устраивать ребенку место среди камней, жена хлебнула пива, с неудовольствием посмотрела на волны, привычно повернулась к морю спиной и погрузилась в очередной роман. Мальчик сам выбрался из коляски и потихоньку пополз к морю. В десяти метрах от него визжали и резвились другие дети. Здесь, в тени мола, не было никого.