— Рассказывай, — дала отмашку О. Ф.

И Люда, периодически скорбно отхлебывая из бутылки, поведала коллегам свою трагическую историю. Оказывается, за две недели до дефолта Людина свекровь Серафима Петровна, не ставя наследников в известность, продала две свои комнаты в большой коммунальной квартире на Кузнецком Мосту. За сто двадцать тысяч долларов. И аккурат шестнадцатого числа положила все деньги в банк.

— Звонит она нам вечером, мол, у меня сюрприз. Жить я буду теперь с вами, зато денег у нас в банке о-го-го!

Чем обернулось это «о-го-го» на следующее утро, знают все. И теперь Серафима Петровна, после пятидневного дежурства в очередях перед рухнувшим банком, счастливо двинулась мозгами и сочиняет письмо Ельцину. Премьеру Кириенко письмо с клоком интимного начеса уже отправлено.

— С клоком чего? — поперхнулись девочки.

— Того самого! Шаманит. Говорит, что у нее открылся третий глаз, и теперь она житья никому не даст. Сейчас Ельцину письмо отстрижет, а потом и до Волошина дело дойдет.

— Так на всех клоков не напасешься! — поцокала языком О. Ф.

Люда фыркнула, утерла рукавом заплаканное лицо и вдруг, запрокинув голову и по-бабьи всплескивая руками, звонко расхохоталась.

Далее банкет потек по обычному сценарию — Добытчица Наташа показывала всем фирменный фокус с сисями, О. Ф. периодически выскакивала в фойе, чтобы устроить традиционную охоту за каким-нибудь залетным «авторитетом», а Люда терпела-терпела, а потом сбегала в туалет и снова застряла в кабине, откуда ее, повизгивающую от истерического хохота, выудила натасканная на Людины выходки уборщица.

Сто двадцать тысяч долларов, огромное по тем временам состояние, безвозвратно сгинули вместе с руководством банка.

Зарисовка вторая. Гуманитарная помощь

Серафима Петровна двинулась мозгами навсегда и бесповоротно. Но с некоторым, если можно так сказать, созидательным уклоном. Созидательный уклон заключался в том, что Серафима Петровна бегала по разным собесам и офисам неправительственных организаций, выклянчивая себе гуманитарную или какую другую помощь. В фонде Сороса, например, ее знала каждая собака и старалась раствориться прежде, чем Серафима Петровна примется с жаром рассказывать про сто двадцать тысяч долларов и интимную переписку с руководством страны.

Но однажды случилась история, которая раз и навсегда отбила у Серафимы Петровны желание бегать по разным учреждениям.

То утро, казалось, не предвещало ничего нового — традиционная грызня с невесткой, долгое мстительное мытье в душе, пока эта шалава скакала под дверью с криками выдать косметику, потому что накраситься нечем.

Затем Серафима Петровна, довольная тем, что невестка таки ускакала на работу бледной молью, обстоятельно завтракала гречневым проделом и просроченным печеньем, запивая это дело спитым, зато крепкосладким чаем. Далее шаманила над нижним бельем сына, чтобы без простатита и каких других геморроев, и над нижним бельем невестки, чтобы лишай ей на одно место и молочница в любое время дня и ночи. А потом спустилась к почтовому ящику — переругиваться с рекламными листовками. Вот тут-то все и приключилось — среди бесполезной макулатуры обнаружилось письмо в многочисленных иностранных штампах, с краснощеким Санта-Клаусом на конверте.

Серафима Петровна, как всякий выпестованный по эту сторону железного занавеса бдительный гражданин, первым делом обстоятельно изучила конверт на предмет обнаружения хитропродуманных шпионских заморочек. Конверт был слегка помят, но в целом выглядел вполне безобидно, хоть и пах пылью и котами. Это настораживало.

Поэтому Серафима Петровна, конспиративно сливаясь с матерным граффити на стенах подъезда, бесшумно прокралась в квартиру и принялась облучать вражеское послание под кварцевой лампой. Далее она аккуратно вскрыла его над дымящимся носиком чайника, чтобы, если что — мгновенно запечатать обратно и отречься от содержимого. Из конверта выпали исписанный иностранными словами лист бумаги и фотография. На фотографии незнакомая пожилая пара, нежно обнявшись, с улыбкой глядела в объектив.

— Точно шпиёны, — похолодела Серафима Петровна и побежала спускать компромат в унитаз. Но тут с работы вернулся Жорик. Обнаружив мать в воинственной позе с маникюрными ножницами и конвертом над унитазом, он решил, что та обратно взялась за старое и отстригает очередное интимное послание в верха. Поэтому, пригрозив болевым приемом с удушающим захватом, он отобрал у нее письмо.

И, пока расстроенная Серафима Петровна разогревала обед, Жорик, вооружившись немецко-русским словарем, переводил послание. Из письма следовало, что пожилая австрийская пара передает незнакомой русской семье, счастливо дожившей до «perestroika und glasnost», большой привет и оповещает ее, что в скором времени она получит рождественский презент — посылку с гуманитарной помощью.

Рождественский презент не заставил себя долго ждать, и в начале весны постучался уведомлением в почтовый ящик. В посылке, которую в тот же день приволок Жорик, лежали несколько банок фасоли в подозрительно коричневом соусе, длинный красный колпак Санты с белым помпоном на конце и вязаный носок (одна штука), набитый доверху твердокаменными мятными пряниками.

Подозрительно коричневый фасолевый соус на поверку оказался шоколадным, и даже закаленная советским дефицитом Серафима Петровна не смогла съесть такую гадость. Попытка выйти тайком из дому в красном колпаке Санты не увенчалась успехом — сын с невесткой пригрозили сменить замки и никогда более не пускать ее на порог. Один носок, хоть и шерстяной, при всем желании не наденешь. Если только на одну ногу. Но где же это видано. Твердокаменные мятные пряники отдавали скипидаром, и даже прожорливые чистопрудные голуби, к которым Серафима Петровна ездила через весь город с тремя пересадками, шарахались от них, брезгливо кривя клювы.

«Вот оно как, — думала Серафима Петровна, наблюдая, как толстопопые сизые голуби, переваливаясь с лапки на лапку и истово курлыча, ходят по самому краю воды. — Вот оно как. Свои ограбють, а чужие надують. И с энтим надо как-то жить».

Профессионализм

Однажды у О. Ф. случился день рождения. Самый настоящий юбилей, сорок пять лет.

О. Ф. сразу предупредила, что отмечать ничего не собирается.

— Что я, дура, такое праздновать? Сделаем вид, что мне тридцать пять, и на той жопе сядем. Подарок возьму трехлитровой кастрюлей из нержавейки. Которая с пожизненной гарантией. Предупреждаю — стоит дорого. Но с восьми человек триста долларов — это тьфу!

Девочки скинулись, связались с менеджерами фирмы, заказали кастрюлю. Угодили в беспрецедентную презентационную акцию, получили в подарок за заказ стеклянный контейнер для хранения продуктов.

Красиво завернули презент в гофрированную упаковочную бумагу, затянули шелковыми ленточками. В торжественной обстановке вручили имениннице.