— Прошу прощения, — извинился я. — Вы правы. Но Эвис…

— Эта чрезвычайно привлекательная молодая женщина вполне способна позаботиться о себе, — сказал Финбоу. — Кроме того, есть еще Кристофер, который утешит ее, а также вы.

Я улыбнулся, потом вспомнил, что мы едем на крикетный стадион.

— Что нам нужно в «Лордз»? — спросил я. — Сегодня нет матча.

— Мы едем в «Лордз» именно потому, что сегодня нет матча. Крикет вырождается, и человеку со вкусом остается лишь приходить на пустое поле и жалеть о прошлом. Или смотреть матчи второй лиги и жалеть о прошлом.

— Вы хотите сказать, что везете меня на пустой стадион? — изумился я.

— Именно так, — подтвердил Финбоу.

Мы сидели на крикетном стадионе «Лордз» в углу, между таверной и беседкой. Ветер шевелил траву; солнце казалось бледным и грустным. Огромное табло выглядело пустым и жалким, как будто матч закончился с нулевым счетом, — ни пробежек, ни попаданий в калитку.

— На этом поле я однажды видел, как Вули заработал восемьдесят семь очков, — сказал Финбоу. — С тех пор все иннинги выглядят бледно. Нет смысла пытаться повторить совершенство. Крикет должен умереть — он достиг своей цели, появившись на свет, развившись и породив еще одно милое развлечение. И теперь, когда эти фигляры превратили крикет в низкопробный заменитель музыкальной комедии, я предпочитаю сидеть на пустом стадионе — или наблюдать за игрой Бердфордшира против Бакингемшира.

— Надеюсь, вы довольны, — желчно заметил я, — что я сижу здесь как последний дурак.

— Я совершенно счастлив, — ответил он. — Не хватает только горячей воды, чтобы заварить чай. Пить лучший в мире чай на пустом поле для крикета — по-моему, это последнее удовольствие, оставшееся у человечества.

— Я всегда могу сказать, когда ваш мозг занят напряженной работой — в такие минуты вы говорите гораздо больше совершеннейшей чепухи, чем обычно. Скажите, Финбоу, что вы думаете об Уильяме? Это он убил Роджера?

Лицо Финбоу застыло.

— Мне все еще не удается вспомнить факт, который все решит. Я почему-то убежден, что он не убивал Роджера, но будь я проклят, если знаю, на чем основано мое убеждение. Все указывает на Уильяма. Мотив есть. Даже два: карьера и месть — думаю, это вполне серьезно. По крайней мере для такого расчетливого молодого человека, как Уильям. Материальные факты указывают на него в той же степени, что и на всех остальных. Поведение Уильяма после убийства не противоречит предположению, что убийца он. Теперь характер: логический, ясный, научный склад ума как нельзя лучше подходит для успешного преступления. Тем не менее, если мы предположим, что убийство совершил Уильям, многие факты останутся без объяснения; хотя при наличии серьезных улик никто не станет обращать внимание на мелочи.

Финбоу посмотрел на пустое табло и вдруг вполголоса выругался.

— Так! Теперь я знаю, почему все это время был убежден, что Уильям не убивал Роджера.

Я снова вспомнил жестокую улыбку на суровом лице Уильяма, когда зажженная спичка застала его врасплох.

— Вы уверены? На мой взгляд, все свидетельствует против Уильяма. Помните, как вы зажгли спичку? И эту улыбку на его лице?

— Я кое-что вспомнил, — ответил Финбоу.

— Улыбка на лице мертвеца?

Я растерянно повторил слова Финбоу, и крикетный стадион показался мне далеким и нереальным. В памяти всплыло — словно во сне, слишком ярком, чтобы быть реальностью, — как Эвис хватает меня за руку, указывая на струйку крови и мертвого Роджера.

— Она озадачила меня, когда я увидел тело, — продолжал Финбоу, — и я отметил этот факт как требующий объяснения. Думая об Уильяме, я каждый раз чувствовал, что существует веская причина, по которой он не может быть убийцей. У меня сложилось четкое представление, как могла появиться улыбка… а Уильям никак не вписывался в эту картину. Вот почему я не мог поверить в виновность Уильяма — не осознавая причины.

— У меня из головы не идет та улыбка доктора Гарнетта, — возразил я.

— Разве на его месте вы сами не радовались бы смерти Роджера? Человека, не проявившего по отношению к вам даже толики элементарной порядочности? Несомненно, Роджер все время заявлял о своем интересе к карьере Уильяма, и, как ни странно, по всей видимости, убедил в этом самого себя. Такой обман никогда не бывает абсолютно сознательным. Думаю, Роджер вызывал бы меньшее отвращение, будь он откровенным мерзавцем, который радуется, что цинично обманул его. На самом деле он, вероятно, пользовался Уильямом, считая себя благороднейшим человеком. Вам не кажется, что Гарнетт имел все основания радоваться его смерти?

— Да, — медленно произнес я.

— Разумеется, Уильям не святой, — задумчиво продолжал Финбоу, доставая портсигар. — Он очень жесткий, эгоистичный, честолюбивый молодой человек, стремящийся добиться успеха в жизни. Во многих отношениях он эмоционально неразвит. Как вы могли заметить, Уильям боится девушек — почти не разговаривает с ними. Он не получает удовольствия от литературы: читает научно-популярные книги. Как и большинство ученых, во всем, что не связано с его наукой, Уильям остался пятнадцатилетним подростком.

— Не все они такие, — возразил я.

— Конечно, не все, — сказал Финбоу. — Возьмите старину N (он назвал фамилию, известную каждому, кто хотя бы шапочно знаком с современной ядерной физикой). Выдающаяся личность — во всех отношениях. Однако он относится к исключениям в отличие от Уильяма.

— Вы так думаете? — спросил я. — Уильям немного холоден, если хотите, но прекрасно разбирается в житейских вещах. Люди, о которых вы говорите, перестают существовать, как только переступают за порог своих лабораторий. Уильяму же нравятся игры и яхты…

— Мой дорогой Йен, — перебил Финбоу, — когда я называю человека однобоким, то имею в виду совсем не то, что пишут в комиксах, — рассеянных ученых, которые забывают о еде, и тому подобную чушь. В действительности ученый-экспериментатор, подобный Уильяму, обязан хорошо разбираться в яхтах и автомобилях. Я говорю о психологической однобокости: он умеет обращаться с вещами, со всем, где можно применить свой научный склад ума, но очень боится чувств и людей, полностью теряясь в тех областях жизни, которые важны для большинства из нас. Он способен управлять людьми, потому что на самом деле это абсолютно бесчеловечное занятие, хотя большинство этого не осознают, но не способен на любовную связь. Теперь вы понимаете, что я имею в виду?

Я признался самому себе, что Уильям, взявший бразды правления в свои руки после убийства, вполне совместим с другим Уильямом — по-мальчишески стеснительным и неловким наедине с Эвис. Первая проблема решается так же, как любая научная задача, а Эвис пребывает за пределами его мира, в котором царят порядок и план. Я медленно кивнул.

— Мозг Уильяма великолепно натренирован для его профессии, а кроме того, он страстно и эгоистично верит в себя и в свой разум, — продолжал Финбоу. — Такой человек, интеллектуальные и эмоциональные силы которого направлены в одно русло, многого добивается в жизни. И поскольку он всего лишь человек, то искренне радуется возможности добиться еще большего успеха и признания. Поэтому неудивительно, что, когда я чиркнул спичкой в темноте, — Финбоу закурил, словно в память о том эпизоде, — мы увидели, как он злорадствует по поводу человека, который унижал его, а также предвкушает прекрасное будущее.