— Потому что у тебя всегда так. Ты хочешь сказать, что нашла надежного, порядочного, обеспеченного человека, готового на серьезные отношения с тобой и твоим сыном?

— А что, такие бывают?

— У кого-то бывает.

— Ладно, мам, я тут борщ варю.

— Чудеса… может, действительно, у тебя жизнь налаживается?

— Наверное, мам, у меня все хорошо будет.

— Как бы мне этого хотелось.

Полюшко проснулся около двенадцати. А у меня прямо как у хорошей хозяйки — все с пылу, с жару. Борщ, картошка жареная. Мы поели.

— Ты знаешь, Даниил, сколько мы пробыли в этой чертовой дыре?

— Сколько?

— С позавчера. Весь вчерашний день и сегодняшнее утро.

— Да. Там провал во времени.

— Ты так спокойно про все это говоришь.

— Я вчера беспокоился, там, внизу. Возникла мысль, что дверь больше не откроется. Мне показалось, что это событие происходит, чтоб Мураками наказать. Чтобы ему показать, что жизнь может закончиться очень даже внезапно и очень некрасиво. Но потом я подумал: его — за амбиции, Анжелку — за глупость, меня — за эгоизм, а тебя-то за что? И ничего не приходило в голову. Тогда я успокоился. Подумал, если ты с нами, значит, дверь обязательно откроется.

— Это ты серьезно говоришь или меня подкалываешь?

— На полном серьезе и с большой ответственностью, я чувствую…

— Что ты чувствуешь?

Полюшко замолчал. Молчал долго, курил, потом сказал:

— Я думаю о том, что Мураками говорил вчера про пуговицу, которую можно приложить к этой розетке, чтобы попасть туда.

— Зачем тебе туда, Даниил?

— Не мне, я про Дези думаю.

— Господи.

— Надо же что-нибудь стоящее в жизни сделать, как ты думаешь?

— Наверное.

— Звони Анжелке, надо с Витькой переговорить.

— Может быть, попозже? Что-то сейчас не хочется.

— Попозже может быть поздно — он, по-моему, на пороге запоя, а нам времени терять нельзя ни в коем случае.

Я позвонила Анжелке:

— Привет, надо поговорить.

— Приходи. Харуки уже у меня.

— Мы с Даниилом придем.

— Он что, у тебя теперь поселился?

— Ну, да…

Через пять минут мы уже сидели на кухне у Анжелки. На столе стояли кофейные чашки, Анжелка варила кофе, Мураками был спокойный, как в танке: как будто мы не лазили в тартарары и вообще ничего не происходило. Наверное, специфика японского характера, а мо— жет, это он сам по себе просто такой спокойный. Анжелка тоже была в хорошем настроении, свеженькая такая, что-то намурлыкивала под нос.

На пороге кухни появился Витька с чудовищным перегаром.

Он посмотрел на нас, подошел к холодильнику, достал ополовиненную бутылку водки, сделал несколько больших глотков прямо из горлышка, убрал бутылку обратно в холодильник.

— Все так и сидите? — спросил он хриплым голосом.

— Что значит — так и сидим? — возмутилась Анжелка. — Мы только пришли, нас не было два дня. Кто-нибудь звонил?

— Никто не звонил, не стучал, не приходил, не прилетал. Ничего не получается. Я тут, — он икнул, — считал, какая-то х. ня встревает, все говно, тут… — он опять икнул.

— Ты бы не пил, может, тогда что-нибудь да получилось, — раздраженно сказала Анжелка.

— А ты бы не зудела, и так тошно…

Анжелка просто взвилась. Она набрала, как мне показалось, побольше воздуха, чтобы выплеснуть весь свой скопившийся гнев.

— Это ты мне говоришь? Как ты вообще смеешь так со мной?..

Ситуация приобретала взрывоопасный характер.

— Витя, присядь, выпей кофейку с нами, — предложила я.

Он сел, но кофе пить не стал.

— Вить, вот ты о пространственных временных нитях рассказывал, о соединении их в пуговице, или как?

— Ничего не получается. Там ничего не получается, понимаешь ты?

— А где пуговицу эту брать, ты не знаешь?

— Брать не надо ничего, надо рассчитать, и все.

— Ты это в космическом масштабе рассматриваешь?

— А в каком же, еще, блин?

— А если взять ситуацию в пределах Земли… даже не Земли, а конкретной местности, например… Тогда как?

— Фу-ты, как мне тошно от вас, обывателей, тупых уродцев.

— Можешь на вопрос ответить?

Анжелка зубами заскрипела:

— Что ты его спрашиваешь, придурка, ты видишь, он уже с утра ужрался, вообще ничего не соображает?!

— Все я соображаю, дура, это вы ни хрена не соображаете и никогда не будете, хоть в пья— ном, хоть в трезвом виде, потому что у вас мозг дефективный, не способный мыслить.

— У нас плохой мозг, а у тебя хороший, — заговорила я примиряющим тоном, — не затруднит ли тебя объяснить нам, дефективным, как это может быть на земле.

— А на земле, как на войне, как на тебе, в твоей п…е.

— Не будешь говорить?

— Чего тебе надо?

— Есть эти пуговицы на земле?

— Я вообще не знаю, есть ли они, это моя гипотеза, — он опять икнул.

Мураками пил кофе, курил и очень спокойно смотрел на всех нас, ему, по-моему, было не интересно, что говорил Витька. У него, наверное, был какой-то свой, особенный взгляд на все это. Анжелка ему нежно подливала кофе.

Витька, видимо, собирался нас покинуть — он встал и хотел ретироваться с кухни, предварительно умыкнув с собой в комнату бутылку.

— Поставь на место! — заорала Анжелка.

Тут за дело взялся Полюшко — на правах старого друга он обнял Витьку за плечи.

— Витек, — произнес он, — объясни тупакам про проблемные зоны. Ну че тебе стоит?

— Им объяснять — все равно что в лужу ссать.

— Да ладно тебе, Витек, не вредничай.

— Ну, чего объяснить-то?

— Ты им как для дураков расскажи, доходчиво, чтобы они поняли и тебя в покое оставили. Ну, Витек?

— Есть закономерность, понимаете это слово?

Мы закивали. Анжелка взялась переводить, ох, она понаблатыкается с Мураками в английском, какая практика, все время с ним общается, синхронисткой скоро станет.

— Пространственно-временного распределения энергоемкости структур геоида.

— Каких структур? — переспросила Анжелка.

— Вот видишь, — обратился Витька к Полюшко, — как им можно объяснять, когда они слов не понимают?