2

– Нельзя ли потише? Мы уже спим.

– Да ладно тебе.

– У тебя странное лицо. Что-то случилось?

– Не приставай, Мари. Всё норм.

– Куда ты так поздно?

– Мы на допросе?

– Зачем эти ботфорты? Эти шорты из кожи?

– А ты завидуешь?

– Чему?

– Девки, заткнитесь.

– Лиза, храпи, храпи.

– Ты же выходная? А завтра семинар по…

– Ну ты и зануда.

– Ты идёшь в клуб!

– Не твоё дело.

– Ищешь приключений на свою… голову.

– Ты хотела сказать: жопу.

– Не хотела.

– Ну же, Мари, не будь ханжой.

– Кристи!

– Ты мне не мать и не сестра.

– Но я волнуюсь!

– Да что со мной будет?

– Ты же слышала: в городе эпидемия.

– И что?

– А вдруг маньяк какой-нибудь нападёт?

– Ну-ну.

– Я боюсь за тебя, Кристи.

– За него побойся.

– А вдруг он заразный?

– Ты уже совсем, да?

– Хоть один день выспись, побереги себя.

– Я хочу танцевать.

– Ты клеишь папиков.

– Молчи себе в тряпочку.

– Это же всё пустое!

– Оставь меня, приставала.

– Кристи, не уходи! У меня странные предчувствия!

– Обсуждай их с Лизой.

– Кристи, остановись!

– Пока, неудачницы!

– Кристи!

3

Она чем-то снова громко хлопает и быстро бежит в темноте – цок-цок-цок-цок. Кристи производит ветер, а я всё-таки добрался до её горла, до прозрачной стенки, и сейчас я вижу розовые поля её мякоти и между ними тьму, изредка разрываемую огненной вспышкой. Кристи гуляет по улицам ночного города. В её трубопроводах веселье ярости.

Крошечная Кристи в моей камере выглядит странно в высоких алых обёртках, натянутых на розовые отростки. Там, где отростки сходятся, на ней крошечный лоскут из полупрозрачных чёрных волн. Розовое просвечивает сквозь чёрное. Микро-Кристи извивается всем своим плавным телом и переворачивается. Плотное розовое точно вываливается из чёрного и алого. Вокруг возникают смутные уменьшенные фигуры Гигантов по типу «он». Все они в чёрных обмотках, с белыми лицами без черт и почти ничем не отличаются друг от друга. Потом я замечаю, что кто-то из них всё-таки крупнее, а кто-то мельче других.

Крошечная Кристи танцует в камере, перемещаясь от одного невнятного Гига к другому. Они окружили её. Она в центре. Касается чужих лиц и тел. Откуда ни возьмись, в камере возникает твёрдая поверхность, уставленная прозрачными мёртвыми объектами. В них плещется желтоватая жидкость. Гиги в чёрных обмотках со стёртыми лицами поднимают Кристи (их верхние отростки хватают части её тела так жадно, точно хотят сожрать) и укладывают на поверхность. Она извивается. Гиги без черт поливают её жидкостью из прозрачных ёмкостей, а потом выпрастывают из своих чёрных недр какие-то короткие красные обломки отростков. Они похожи на те трубки, что летали раньше рядом с крошечными Кристи и исчезали в них. И теперь чёрные фигуры Гигов тоже постепенно растворяются. Остаются одни обрубки, их много. Они движутся сами по себе, дёргаются и тычут в Кристи.

Я перебираюсь в соседнюю камеру. Там тоже поверхность, Кристи, обломки. Я устал от её однообразных желаний.

4

Снаружи что-то произошло. Трубопроводы Кристи мгновенно разогреваются, меня обдаёт волной неприятного жара. Кристи ускоряет шаг. Цок-цок-цок-цок-цок, цок-цок-цок-цок. Видения камеры разрушены. Теперь я вижу, что скрывалось за ними – извечный страх Гигов, свёрнутый туго и спрятанный в слои нежной мякоти. Да, смелая Кристи всё-таки боится. Или это тьма разбудила глубинный страх, переданный ей поколениями, жившими в сдвинутой назад реальности?

Даже Кристи. Мне становится грустно. Даже Кристи, мало думающая о реальности, боится неизвестного. Так устроены все Гиги.

Однако распакованный страх наконец заставляет её думать.

5

«Кто-то идёт. Нет, показалось. Это всё из-за Мари. Прибавлю-ка на всякий случай. Дурацкий день! Горло, бля. Трут наждачкой. Мелкие уборщики. Как будто мусорщики там работают. Кибернетики хреновы. Мешают, кха. Думать больно. Башка кружится. Хватит развлекухи. Мари права, чёртова ханжа. Надо было завалиться спать. А не дрожать в этом грёбаном переулке. Похолодало, чёрт. Я дура. Захотела выпить. Не лучшая идея, да.

Не сегодня. Чем отбиваться будешь, искательница приключений, твою мать? Побежишь – только раздразнишь. Ёпт, и баллончик закончился».

6

Я понимаю: и внутри, и снаружи Кристи звучат бессмысленные слова, накопители её разочарований. Они и раньше промелькивали в её речи, но тогда я ещё пытался установить их связь с реальностью. А сейчас, в опасном сумраке открытого пространства, меня осеняет догадка: эти слова не имеют отдельных значений. Они взаимозаменяемы и различаются только поверхностью звука, пористого или плавно-цельного, шероховатого или гладкого. Какие-то из них удобно произносить рядом с одними, настоящими, словами, а какие-то – с другими.

Эти слова, не имеющие отдельных смыслов, как-то помогают Кристи справиться со страхом. В миг их звучания. На один раз. Ёпт, бля, грёбаный хреновый чёрт. Она произносит их с особой силой. Точно понимает, что держаться больше не за что. Точно все потеряно.

7

– А кто это у нас такой красивый и куда спешит?

Откуда-то издалека доносится вкрадчивый, неопределённый голос. Я пока не понимаю, принадлежит ли он необычному Гигу по типу «он» или охрипшему Гигу по типу «она». В обволакивающей окраске голоса, точно очень узкий неживой предмет, спрятана угроза.

Кристи её чувствует. Она собирается с силами. Тело её ускоряется и переходит на скок. Цок-цок-цок.

– Я к тебе обращаюсь, шлюха… маленькая.

Цок-цок-цок. Цок-цок-цок-цок.

– А ну остановись. Папочка всё равно тебя поймает. И конечно, выпорет. Ты же это любишь.

Тело Кристи сжимается, камеры схлопываются. Мне становится душно.

Цок-цок-цок…чок. Что-то в Кристи сбилось. Цок-цок-цок, цок-цок.

– Ну же, моя сладострастная девочка.

Нас настигает глухой стук отростков, обёрнутых чем-то тяжёлым.

– Ну постой. Давай поговорим.

– Нам не о чем говорить!

Кристи выкрикивает это в темноту, изо всех сил убыстряя свои «цок-цоки», но обладатель/обладательница странного голоса настигает её.