По трубопроводам Хозяина разливается вечернее тепло, а я отрываюсь от камерной стенки и смешиваюсь с прозрачной жидкостью, состоящей из невысказанных слов Кибернетика. Она выносит меня в его горло, прокатывает по шершавой поверхности, подрагивающей от изумления, и впечатывает в неизвестную твёрдость, кажущуюся неживой. Твёрдость отрывается от хозяйского тепла, и я теряюсь. Я не хочу разлучаться с Кибернетиком, который так прозрачен внутри и так бережен к тому, что снаружи. Он прекрасный Хозяин. Он заслуживает любви.

Но сейчас он волнуется, отнимает твёрдое от своего мягкого тепла и забывает меня на нём. Он забывает управлять телом, и я понимаю, почему это происходит. Он решился. Из нескольких голосов весёлых Гигов по типу «она» он выбрал один, и он принадлежит самой открытой из них, и зовут её Кристи. Или, вернее, это она выбрала Кибернетика. Твёрдое теперь рядом с ней, у неё. Её запах повсюду, желтоватый, горчащий, тягучий. Миг – и горчащая влажность обнимает твёрдое, на котором я, и чужая терпкая волна смывает меня в глубину нового мира. Кристи тихо говорит: «Кибернетик, а ты мне нравишься», и я понимаю, что вибрирую вместе с голосом Кристи.

1

Я ещё не понял, что это значит и что хочет Кристи от моего бывшего Хозяина, и правда ли то, что она говорит. Мне хотелось бы почувствовать её подлинность, но пока я просто сбит с толку. Трубопроводы Кристи разогреваются слабо, и, похоже, она умеет контролировать этот процесс, замораживать свои реакции. Кристи не погружается в реальность целиком, а, кажется, управляет своим телом-миром, распределяя на действия небольшие силы. Это странно – она молода и сил у неё очень много. Для чего она придерживает их?

В её камерах летают какие-то искорки, штрихи, острые чёрточки, заслоняющие происходящее там. Камеры Кристи искрятся. Голос Кристи переливается. Она любит выпускать его на волю без всякого словесного смысла. Начинается этот звук с придыхания: «х-ха». Это у Гигов называется «смех». Смех Кристи кажется сложной музыкой. В нём есть какие-то жадные призвуки, привкус опасности.

Сначала мне кажется: смех – просто выражение запаса сил, избытка жизни, который остаётся в Кристи потому, что она живёт, не отдаваясь реальности целиком. Я не знаю, почему она так делает. Кристи умна и, возможно, рассчитывает получить от других больше, чем отдать им. Но потом я замечаю, что в этом смехе есть скрытые смыслы, пока неведомые мне.

2

Странно: внутри отсеков Кристи я не вижу уменьшенных Гигов, кроме одного. Это «она» – красивая, длинноотросточная. Нет сомнений в том, что это сама Кристи (мне интересно узнать, как она выглядит). Никаких существ больше. Ни в одной камере (а я стараюсь не увлекаться, продвигаясь вдоль сладких, дурманящих стенок) нет воспоминаний – ничего, что свидетельствовало бы о реальности, сдвинутой назад. Крошечная Кристи, одинаковой величины, с одинаковыми линиями и очертаниями, в каждой камере окружена красивыми мёртвыми объектами. Неподвижными объектами, и только. Я вижу разноцветные покровы разной величины – крошечная Кристи надевает их на свои красивые отростки, на своё красивое извилистое тело.

О чём она думает? Кристи непроницаема. Кристи довольна собой. Кристи молчалива.

3

Дальше происходит что-то странное.

В каждом отсеке каждая крошечная Кристи лишена покровов. Беззащитная и открытая, полная переливающейся жизнью, она возлежит на шелковистых поверхностях с поднятыми вверх длинными своими отростками, разводя их и сводя. Из ниоткуда возникают толстые и короткие красноватые трубки, покрытые ветвящимися узорами розоватой синевы, с розовыми пухлыми наконечниками; они летают над ней и пропадают в отверстии между её белыми отростками, одна за другой, а одна входит в отверстие её рта. На лице Кристи бездумное выражение блаженства. Маленькие полукруглые вакуоли её тела налиты избытком какого-то жадного счастья. Вся Кристи подрагивает, сжимается и опять разглаживается и вытягивается всем длинным телом. Белое лицо осеняет тень. Потом Кристи натягивает на свои отростки обрывки разноцветных покровов, и это красиво.

А потом она опять их сдёргивает, и снова возникают трубки. Лицо Кристи остаётся непроницаемым в своей безмятежности.

Я хотел бы узнать, на чём держится её жизнь, но, кажется, Кристи скрывает это и от самой себя.

4

– Ну?

– Крис, прости, я неловок. Я не умею ухаживать за девушками.

– Мне нравится, как ты меня назвал. У тебя правда никого не было?

– Не было.

– Ты меня боишься?

– Нет… просто я не ожидал…

– Чего?

– Что ты меня выберешь. Ты такая… свободная. Почему я?

– Ты не понимаешь. По контрасту.

– Что?

– Потому что ты отличаешься от тех, с кем я обычно имею дело, понял?

– Не очень-то весёлая новость.

– Какая есть.

– Мне надо тебя поцеловать?

– Не спеши. Просто смотри на меня. Ну? Что ты скажешь?

– Ты… хорошая.

– Ты в этом уверен?

– Ты самая симпатичная девушка.

– Слабо, слабо. Ещё. Ну?

– Ты милая.

– И только?

– А что я должен сказать?

– Я прекрасна? Я великолепна? Я сексуальна?

– Да, и ты сама это знаешь. Но я…

– В какой степени прекрасна, мой математик?

– Очень. Я кибернетик.

– Хочешь посмотреть, какая у меня грудь?

– Не надо, Кристи.

– А ты потрогай.

– Пойдём завтра в кино?

– Да ты романтик! Потрогай мою кожу. Чувствуешь гладкость? Нежность.

– Крис. Я…

– Пойдём к тебе.

– Крис. Ты восхитительна, но мы почти не знаем друг друга.

– Вот и узнаем.

– Так сразу… Кто же те, другие, от которых я отличаюсь?

– Молчи. Я та-ак хочу.

– Ты… но почему такая яркая, как ты, выбрала меня?

– А тебе не всё ли равно, глупыш?

– Почему, Крис?

– Потому что ты нормальный. Очень нормальный. Не знаю, как объяснить. Я хотела, чтобы у меня был нормальный парень.

– Я не понимаю.

– Что тут непонятного?!

– Ты говоришь это как-то с вызовом, как будто хочешь что-то кому-то доказать.

– Глупости.

– Девушки обычно не обращают на меня внимания.

– Они дуры. Они не разбираются в парнях.

– А ты?

– О, мне пришлось.

– Мне кажется, я для тебя – случайность, Крис.