Заметка репортера Фреда Пэйсли, в которой упоминалось о Капоне, появилась в City News Bureau – издании, представлявшем кооператив молодых журналистов крупных газет, своего рода Associated Press, в масштабах Чикаго, с желтым оттенком.

В разделе городских новостей сообщалось: «Капони, проживающий в пресловутых Four Deuces, был арестован на месте преступления».

Tribune трактовала происшествие несколько иначе.

Редакторы знали, что Капоне был не жильцом, а «предполагаемым владельцем Four Deuces», а также что происходило в полицейском участке. По информации Tribune, Капоне «угрожал полицейскому, задержавшему его, крупными неприятностями и физической расправой обвинителям». «Вы даже не представляете, с какой легкостью я это сделаю», – якобы хвастался Капоне.

Полиция и репортеры слышали подобное бахвальство десятки раз, но Капоне оказался прав: за него внесли залог, дело замяли, случай не рассматривался в суде, упоминание о происшествии вычеркнули из всех отчетов. Если Капоне уже тогда был настолько влиятельным, то упомянутое утверждение о сравнительной неопределенности вряд ли соответствовало действительности.

Полицейский Чарльз Триллинг, никогда не сомневался в возможностях и влиятельности молодого Капоне. Примерно в то время, когда произошла злосчастная авария, Триллинг постоянно дежурил на перекрестке 22-й улицы и Уэбеш. Капоне, всегда старавшийся подружиться с полицейскими, давно заприметил молодого и видного Чарльза, служившего в полиции первый год, и никогда не проходил мимо, не обменявшись взаимными приветствиями. «Хэй, Рэд», – басил он по пути в Four Deuces.

«Привет, Аль», – отвечал Чарльз. Однажды Аль Капоне, по-привычке свысока, обратился к полицейскому (он был на год старше Чарльза): «Эй, малой, если захочешь стать сержантом – дай знать». Триллинг задумался и отклонил предложение. Он понимал: если согласится, будет жить по указанию пальца мафиози.

Тем не менее все в Аль Капоне – поведение, уважение, которое ему оказывали, – заставляло думать, что Капоне может оказаться хорошим человеком.

В 1922 году Налоговое управление было прекрасно осведомлено о сверхприбылях Капоне, не связанных с официальной деятельностью скромного владельца антикварной лавки. Инспектор Эдвард П. Уотерс искал встречи с неким мистером Аль Брауном: как и большинство преступников, Капоне взял псевдоним, чтобы избежать легкой идентификации и, на всякий случай, избавить семью от позора. Со временем обращение Мистер Браун и вовсе стало признаком особого уважения.

Ошибка в имени Аль Капоне в статье сама по себе не была критичной. В то время СМИ не стремились к фактическим соответствиям, как сейчас. «Капони» вместо «Капоне» никого не смутило. Газета Tribune, принадлежавшая полковнику Роберту Резерфорду МакКормику[75], не нуждалась в указаниях, как нужно правильно писать то или иное имя. Tribune продолжала писать фамилию Альфонса как «Капони» вплоть до 31 декабря 1928 года; в то время Аль Капоне уже приобрел мировую славу, а Journal, единственная газета Чикаго, которая тоже писала «Капони», давно перешла на «Капоне». Очевидно, это нельзя объяснять нехваткой сведений о личности Альфонса.

Озеро Мичиган огибает Уокиган с юга и юго-востока. Относительно центра Чикаго озеро находится на севере и на юге – между Норт-авеню и Чермак (которая тогда называлась 21-й улицей и находилась в центре старой Дамбы). Северное ответвление реки Чикаго проходит параллельно берегу озера. В шести милях от озера, на севере города Эванстон, ответвление уходит на восток. Это место отстоит от реки Чикаго чуть больше, чем на одну милю. Южное ответвление резко сворачивает перед улицей Чермак. Береговая линия озера Мичиган и два ответвления реки Чикаго вместе составляют подобие буквы «Н», в которой связующая горизонтальная черта образована самой рекой Чикаго.

Мэдисон-стрит, в четырех кварталах ниже «перекладины», делит улицы на северные и южные, а Стейт-стрит – на восточные и западные. Поскольку Стейт-стрит и Мичиган-авеню (последний крупный бульвар перед Лейк-Шор Драйв) отделяют друг от друга лишь три квартала, центр Чикаго почти не имеет «восточных» адресов.

Норд-Сайд начинается к северу от перекладины. Под Вест-Сайдом, во времена Торрио, подразумевался район, расположенный к западу и юго-западу от части реки, представляющей вертикальную палочку буквы «Н». Что касается юга – то есть Сауз-Сайд, – он не начинался сразу вниз от перекладины, поскольку здесь находился Чикаго Луп. Наземные железнодорожные пути ограничивали территорию, внутри которой находились самые фешенебельные магазины Чикаго, по ночам здесь горели яркие огни. Стейт-стрит никогда бы не приобрела статус Великой улицы, не попади она в Чикаго Луп. Ниже по Рузвельт-Роуд (12-й улице) располагалось (да и сейчас располагается) главное полицейское управление и проходила восточная часть железнодорожных путей. Северная часть Стейт не могла похвастаться большими отличиями от южной – только тем, что не упиралась в огромные складские территории, находящиеся ниже 22-й улицы.

Для планов Торрио эти географические подробности значили не много, поскольку большинство банд практиковали традиционные мелкие преступления в виде воровства и ограблений в любом месте, где бы ни находились, а территориальность означала лишь традиционные места, мародерничать бандиты предпочитали поближе к дому. Своеобразная кодификация этих районов интересовала Торрио только с точки зрения исключительных прав на бутлегерство.

Большую часть Норд-Сайда контролировал Дини О’Бэнион. Его подручные, как и сам Дини, были из среды взломщиков и профессиональных медвежатников. На сборищах главарей гангстерских банд Чикаго О’Бэнион неофициально играл роль председателя (после его убийства в 1924 году прошел слух, что Дини руководил бандой при помощи шести ближайших партнеров). О’Бэнион был чрезвычайно харизматичной личностью. Грозный враг и убийца, Дини лично устранил, по словам одного начальника полиции, двадцать пять человек. По другим сведениям, число жертв составило шестьдесят три человека.

Но друзья видели в Дини хорошего человека и искренне любили. О’Бэнион являл почти карикатурный образ улыбчивого ирландца: открытого, бойкого, неизменно веселого. Если кто-то начинал говорить дурные вещи про заклятых врагов, Дини восклицал: «Да ладно, бросьте! Он прекрасный человек, в самом деле». А после мог заказать убийство прекрасного человека или исполнить его самостоятельно, не колеблясь ни минуты.

Однажды водитель заметил запекшуюся кровь на сиденьях после возвращения босса из поездки. «Слушай, очисти-ка здесь все», – попросил О’Бэнион безо всяких объяснений, с самым беззаботным и веселым видом. Убийство казалось ему совершенно обыденным делом и не вызывало никакого расстройства. Психолог называл подобное поведение состоянием «солнечной жестокости».

О’Бэнион не был гением, и время от времени обращался за советом к другим.

Одним из ближайших соратников Дини был Эрл Войцеховский[76], уроженец Польши, прибывший в Соединенные Штаты в возрасте трех лет.