— Ты, должно быть, кто же еще? — Энни поморщилась, с отвращением покосившись на вонючее пятно на полу.

Отпустив Энни, Джон вдруг обнаружил, что ничем не прикрыт, и, покраснев, словно вареный рак, до корней волос, обвязал простыню вокруг бедер. Освободившись, Энни поспешила отойти от кровати на безопасное расстояние. Поцелуй все еще горел на ее губах, сердце бешено колотилось. Потупившись, Энни привела растрепанную одежду в порядок.

Сев на кровати, Джон оглядывал комнату безумными глазами.

— Это моя спальня? — спросил он.

Взгляд Энни следовал за взглядом Джона. По всей комнате в беспорядке валялась одежда, рядом с кроватью стоял таз с мокнущей в нем губкой.

— Вроде бы да, — усмехнулась она.

— Что ты здесь делаешь, черт побери? Сколько вообще времени?

— Пятый час дня. А я здесь для того, чтобы оказать тебе любезность в ответ на твою.

— Оказать мне любезность? — В глазах его снова промелькнул похотливый огонек.

— Не такую, черт побери! Да протрезвись ты наконец! Короче, прошлой ночью ты меня кое о чем предупредил… Теперь я тоже пришла предупредить тебя.

Джон провел рукой по растрепавшимся волосам.

— Предупредить? — пробормотал он. — Подожди, крошка, отвернись, сейчас оденусь…

Заметив на стуле килт Джона, Энни бросила его ему и направилась к двери.

— Когда оденешься, спускайся вниз, я перевяжу твою рану как следует. И я бы советовала тебе окатить голову — и кое-что еще холодной водой.

Витиевато ругаясь себе под нос, Джон начал одеваться. Внизу Энни обнаружила Джиллиза, колдовавшего перед камином. В углу еще двое о чем-то разговаривали с Донуилом Макинтошем — молодым человеком, сопровождавшим Энни в Данмагласс. Во дворе, в лесу, в ущелье между Гарбхал-Бег и Гарбхал-Мор — всюду было полно вооруженных до зубов горцев. За охрану, слава Богу, можно было не беспокоиться — даже муха, как говорится, не пролетела бы незамеченной…

— Не желаете ли кружку эля, мэм? — спросил Джиллиз у Энни, когда она вошла в комнату.

— Желаю, только, ради Бога, не называй меня «мэм»! А то мне каждый раз кажется, что ты обращаешься не ко мне, а к кому-то другому.

— Хорошо, — кивнул он.

— Зови меня просто Энни, — дружелюбно улыбнулась она.

— Хорошо, Энни, — с энтузиазмом согласился он.

— Налей и мне кружечку, — попросил присутствующий тут же Джеми. — В горле пересохло.

— Выпей лучше кофе, — усмехнулась Энни, — он лучше помогает от жажды. Судя по запаху, это ведь кофе у вас тут зарится в котелке? Только поторопись, а то сейчас здесь появится хозяин дома и наверняка выпьет все единым махом — он, видите ли, никак не очухается после вчерашнего.

— Иди ты знаешь куда со своим кофе! — фыркнул появившийся в этот момент на пороге Джон. — Не слушай ее, Джиллиз. Эля, и только эля всем!

На Джона было страшно смотреть: правый глаз заплыл так, что не открывался, левый был не намного лучше — весь красный. Шатаясь, он прошел к столу и тяжело опустился на стул. Энни все-таки налила кружку кофе и поднесла его Джону.

— Хватит пьянствовать! — сказала она. — Сейчас ты мне нужен в здравом уме и трезвой памяти. Если уж так невтерпеж, выпьешь после моего ухода.

— Ты говоришь точь-в-точь как мой старик! — поморщился Джон, однако все же отпил глоток кофе, после чего, войдя, очевидно, во вкус, осушил всю кружку и потребовал вторую. Затем сел уплетать поданную Джиллизом яичницу.

Энни тем временем, найдя какую-то льняную рубаху, разорвала ее на полосы и, смочив их в отваре ивовых почек, тщательно перевязала рану Джона. Осушив третью кружку кофе, Джон, казалось, понемногу начал приходить в себя — глаз, во всяком случае, был уже не таким красным, кожа начала приобретать свой естественный цвет.

— Ну ладно, крошка — произнес он, поднимая на Энни глаза. — Кажись, чуток протрезвел, Выкладывай, что у тебя там.

Вытерев руки, Энни прошла туда, где на гвозде висела ее одежда, извлекла из кармана стоившие ей стольких хлопот бумаги Форбса. При виде их Энни снова вспомнила, как приятно ей было лгать Ангусу, что отдала их, то время как те по-прежнему были в кармане нижней юбки. Энни не была уверена, что, признайся она в этом мужу, он тут же, не церемонясь, задрал бы ей юбки и выхватил бумаги.

Энни выложила документы на стол перед Джоном. Тот как раз в этот момент сделал последний глоток кофе и вытер губы рукавом.

— Что это? — спросил он.

— Ты читаешь по-французски? — вместо ответа поинтересовалась она.

— Bien sbir je peux lire framais, Mademoiselle Anne, — улыбнулся он. — По-латыни, кстати, тоже, если вам вдруг понадобится прочитать какой-нибудь богословский трактат…

— Бог с ней, с латынью, — фыркнула Энни, — а вот французский твой мне нужен. Сама-то я по-французски и пары слов связать не могу… Мы тут с леди Драммур пытались разобрать одно письмо… Где же оно? — Энни порылась в пачке. — Да вот, кажется, это. Если то немногое, что удалось разобрать, поняли правильно, то надо хватать эти бумаги и мчаться с ними к его высочеству.

С минуту Джон молча водил по письму глазами, Энни же следила за ним, не смея даже дохнуть, хотя отлично понимала, что такое напряжение ни к чему.

— Пододвинь-ка лампу поближе, — не отрывая глаз от бумаг, щелкнул Джон пальцами, призывая Джеми.

Тот, не заставляя себя ждать, поднес лампу и подкрутил фитиль посильнее. Пододвинув к столу стулья, Джеми и Джиллиз встали на них коленями, до предела вытягивая шеи, глядя в письмо, хотя, как и Энни, не могли разобрать ни слова.

С первого прочтения Джон разобрал письмо наполовину. Со второго — все, за исключением двух-трех особо сложных фраз. С третьего же, наконец, ему все стало предельно ясно. Закончив, он поднял на Энни заинтересованный взгляд:

— Откуда у тебя это?

Энни, набрав воздуха для храбрости, выдала ему все как на духу. Джон слушал ее не мигая, глаза его возбужденно горели. Энни и сама была возбуждена не меньше его. Закончив, она облизнула запекшиеся губы.

— Я думаю, — заключила она, — смысл письма вот в чем: Франция и Голландия заключили между собой перемирие на два года, а за эти два года попытаются обговорить все условия для постоянного мира. Я права?

Джон кивнул.

— Все так, как ты сказала, слово в слово. А еще говоришь, — усмехнулся он, — что ни черта не смыслишь во французском!

— Ну и что? — фыркнул Джеми. — Ну, заключают французы с голландцами какое-то там перемирие, нам-то что с того?

— Погоди. — Снова порывшись в пачке, Энни нашла другую бумагу. — Почитай-ка вот это, тут, если только я правильно поняла, кое-что интересное…

— А это, — заключил Джон, когда закончил чтение, — точные сведения о том, сколько человек в какой правительственной армии. У Камберленда, например, восемь тысяч, причем — это ведь немаловажно — не юнцов, не нюхавших пороху, а уже обстрелянных, прошедших огонь и воду, — он привез их с собой из Фландрии. В то время как у остальных — у Уэйда, Лигоньера, Хоули — люди, привыкшие больше к парадам, чем к боям, в лучшем случае стрелявшие на учениях по арбузам. Вот почему большинство из них бежали под Престонпаном. Я не говорю, что они совсем уж не представляют опасности, число их все-таки раз в пять-шесть превосходит армию принца. Но чтобы перебить их, нам нужно время. Как бы за это время Камберленд со своими головорезами не перебил нас…