Николас ничего не ответил, потрясенно уставившись на отсеченную голову.

— Он прикончил семерых или восьмерых, — сказал Креститель. — В основном бионеров, которые пытались урвать часть хозяйского бизнеса. Привет, Николас.

— Привет, — ответил тот ровным, безжизненным тоном.

— Иоанн, — произнес Шадрах, — я знаю, ты пытался убить Николь. А знаешь, кто ее на самом деле прикончил?

Николас заплакал. По многогранным глазам покатились огромные блестящие слезы.

— Убери его. Пожалуйста, избавься от этой твари.

— Чтоб вам обоим подохнуть в ужасных муках, — пожелал сурикат, пока Шадрах запихивал его в карман.

— Да я себя убил! — проговорил Николас. — Себя. Постучал в дом, она открыла, и я себя убил. Это было как перед зеркалом, а мне хотелось положить всему конец, и я придушил ее, а тут пришли ганеши и утащили тело…

Иоанн Креститель сердито заворочался. Шадрах сунул палец в карман и поморщился от беззубого укуса. Боль помогла прояснить рассудок.

— Зачем ты это сделал?

— Хотел от себя избавиться. Меня заставили. Я уже превращался…

Призрак отчетливо вздрогнул, словно сам себя испугался.

— Нет, — заявил Шадрах. — Ничего подобного. Ты начал превращаться в это… в это… ну, в то, что ты есть… уже когда Квин перерыл ее память, то есть после того, как задушили Николь. Это ты ее убил, ты. От страха, из трусости.

— Врешь, — сказал Николас. — Неправда. Я уже менялся, я…

— Заткнись!

Темная фигура всхлипнула и склонила голову на подвешенные снаружи органы.

— Так захотел Квин?

— Да.

Еще не успело прозвучать это «да», как мужчина бросился на Николаса. Руки сомкнулись на колючей шее. Чтобы больше ни звука, ни чувства… Однако враг даже теперь походил на нее: те же скулы, нос и рот… Мелькнула бредовая мысль: «Ты убиваешь любимую. Душишь насмерть». Шадрах отдернул руки, тяжело задышал.

— Проклятие! Я бы легко тебя прикончил.

— Ну и прикончил бы.

— Не могу.

Робкие, напрасные слова:

— Я что… я на нее похож, да?

Мужчина пропустил вопрос мимо ушей. Он впился ногтями в ладони. Что же делать? Что делать?

— Попробуешь убить Квина? — почти безучастно осведомился Николас.

— Да.

— Он не допустит, ты же понимаешь, если только это не часть его плана.

— Никуда не денется.

— Квин правит миром, Шад. А ты не знал? Он вроде бога.

— Какой у него план?

Николас рассмеялся.

— Работать на Квина и этого не знать?

— Не знаю. Я исполняю приказы. Навещаю старушек в имениях и толкую с ними о погоде. Я никогда не задавал вопросов.

Николас закашлялся, перегнулся пополам, выплюнул кровь на землю, утерся и посмотрел на Шадраха.

— Тем лучше. Я задавал — и погляди, до чего докатился.

— Что он задумал?

— Проще простого: чтобы сурикаты больше не поклонялись у его алтаря. Квин желает, чтобы они стали сами собой. Принимали собственные решения. Спроси у своего приятеля на блюде. Ему все известно.

— Он не скажет.

— Не можешь заставить?

— Это же одна голова. С ним вообще говорить тяжело. А зачем Квину это надо?

Николас пожал плечами.

— Трудно сказать. Только это случится не сразу. Постепенно. Так, чтобы наверняка. Появятся знаки. Символы. Некие события, действия, еле заметные, как лучик света, коснувшийся тротуара, или полет одинокой птицы по небу, — и всякий раз будут срабатывать новые рычаги, пока мало-помалу сурикаты не обретут независимость и восстанут против людей-угнетателей.

— Не вижу смысла.

— Увидишь, когда все случится. Тогда ты поймешь.

— Да зачем? Ты наверняка в курсе!

— Он же не все мне рассказывает. Я только и знаю, что город в опасности. Оттуда пора выбираться.

— Плевать на город. Ты видел Квина? Настоящего?

— Да. — В голосе звенела неприкрытая гордость. А как же оскверненное тело? Что же такое Квин, что ухитрился внушить к себе столь извращенное поклонение? — Он живет на тридцатом уровне и…

Николас осекся, поняв свой промах. Шадрах улыбнулся.

— Веди меня туда.

Нисхождение далось нелегко, учитывая состояние Николаса, который, прихрамывая, вел Шадраха сквозь мрак. Дюжина эскалаторов, полдюжины лифтов. Ступени. Перекладины лестниц. Мужчины с лицами, испещренными пятнами зеленых технических огней, жались к бокам тоннелей. Перебегали коридоры, которые вот-вот грозили обвалиться, в чем заверяло красное мерцание, заливающее такие места. Сквозь багровую дымку казалось, будто Николас истекает кровью. Подобное освещение разоблачало истинную суть и назначение вещей. Мужчины держались подальше от настоящего света, стараясь не подставляться, и те минуты, когда он вдруг настигал их, переворачивали все в душе Шадраха. За все время странствия (бывшему любовнику Николь оно навсегда запомнилось как лишенное звуков и запахов) попутчики не обмолвились ни словом. Шадраха молчание радовало, как манна небесная. Ему было нечего сказать убийце, а если бы тот заговорил, его бы это лишь взбесило.

Наконец они добрались до древнего подземного вокзала, куда и держали путь, по словам Николаса. Рифленые своды гигантского зала взметнувшимися крыльями уходили ввысь, где их изящные линии тонули во мраке верхнего уровня. Долетающий шум возвращался обратно в виде искаженного эха. Нависающий сумрак, наверное, рухнул бы под собственной тяжестью, когда бы его не отгоняли флуоресцентные шары, чье трепетное мерцание дразнило глаза, обещая то превратиться в полноценный свет, то погаснуть окончательно.

Билетная касса на этом старом и закопченном вокзале представляла собой полусгнившую клетушку, в которой горбились какие-то ветхие машины. Металлические части платформы давно успели проржаветь, а каменные — источиться; шагая по ним под неверным светом шаров, пассажиры поминутно рисковали вывихнуть лодыжку или пострадать еще хуже. Запах, состоящий наполовину из просочившейся вони мусорной зоны, наполовину из паров машинного масла, долетал как бы издали, напоминая картину с потускневшими красками, укрытыми под патиной многолетней пыли.

Путешественники, пойманные в сети этого сумеречного мира, продирались через мглу и тени, где лица колыхались бледными небесными спутниками. Ожидающие стояли недвижно, каждый на собственном острове одиночества и самопогруженности. Казалось, они провели в таком положении сотню лет. По правде сказать, поначалу мужчине почудилось, будто бы он угодил на выставку забытых статуй.