— Ну хватит уже, Сардим, обращайся назад, не дури.

И тут чудище снова жалобно замычало и махнуло хвостом, треснув Эррегора по затылку. Тот приподнялся, вгляделся в застывшую морду и его озарила догадка:

— Ты что, не можешь обратиться назад, пень бестолковый?

Сардим ничего не ответил, лишь сверлил его гневным взглядом. У Болигарда уже бока болели от смеха, он попытался встать, но два бутля огненной дубовой настойки сделали ноги совсем непослушными и ему приходилось держаться руками за Огненный трон. Хорошо, что Огненный — это всего лишь пышное название.

Эррегор выпрямился, раскинул руки, попытался выгнуться, но тут ноги снова подкосились и он плашмя рухнул на трон, в последний миг успев увернуться и не приложиться лицом к родовому гербу.

— Эк нас развезло с тобой, друг мой, — проворчал он, упираясь рукой о спинку и тут же с надеждой вскинул голову, — а может, ты так переночуешь, Сардим? Ложись прямо здесь, ты же дракон, хоть и такой безобразный. Хочешь, я тоже с тобой останусь? Ну нет у меня сил на обращение!

Но чудище так надулось, что казалось, у него сейчас глаза вылезут. Эррегор махнул рукой, снова выпрямился и постарался сосредоточиться, насколько позволяли ему два выпитых бутля. С третьей попытки получилось и возле трона расправил крылья огромный черный дракон. Он пошатывался, пытаясь подпереться хвостом, все время ухал и мотал головой.

Наконец, и у Сардима получилось и он, тяжело дыша, свалился к ногам Эррегора.

— Сам ты дурак, Эррегор, — просипел он, держась за горло, — видишь, обращает мое зелье!

— Да разве ж это обращение! — Эррегор упал рядом на трон, переводя дух. — Ты же себя чуть не угробил! А если бы меня рядом не было, что тогда? Пристрелили бы тебя, дурака старого, из арбалета и разбираться не стали.

Сардим вскинулся было горделиво и направился прочь, но у самой двери его окликнул Болигард.

— Куда пошел, сайран упертый, иди назад, у нас еще полный бутыль есть. Ну ладно, ладно, прости меня, не такой ты уж и безобразный был. Просто непривычный, — и он подозрительно булькнул.

Сардим постоял немного для порядка, потом вернулся и сел напротив амира.

— Все-таки действует мое зелье, Эррегор, может надо просто дозу умерить? Я как раз сегодня хлебнул и на обряд пошел, даже не завтракал. И долго сосредоточиться не мог, такое чувство было, будто девчонка Верон упирается и не дается, я даже взопрел. А потом как шибануло и после этого весь день в теле бурлило.

— Не надо в саду плоды немытые обрывать, вот и бурлить не будет, — амир разлил настой и поднял кубок. Будь он потрезвее, может и обратил внимание на слова девина, но амир трезвым не был и трезветь не намеревался. — А зелье свое чтобы в нужник вылил, я лично прослежу.

Сардим недовольно повел плечами и одним махом осушил кубок.

***

— Успокойся, Тона, тебе просто показалось, — Рассел пытался утешить Тону, но та горько рыдала и качала головой.

— Нет, Рас, не показалось. Это она, я узнала ее. И птицы, как я раньше не понимала?

— Ей было всего несколько месяцев, а Элиссе на картине шестнадцать. Разве они могут быть похожи?

— Ты не понимаешь, Рас. Она ведь моя дочь, разве я не узнаю ее по глазам? Они у нее были синие, как небо весной, — она снова спрятала лицо в ладони.

Тона и Северин сидели в ее комнате во флигеле при особняке их светлостей Астурийских. Король Сагидар посчитал нужным присутствие девина Северина на обряде, а Тона прибыла по особому приглашению его величества амира Болигарда.

Рассел задумчиво смотрел в потолок. Они были вдвоем, Ивейна удостоилась приглашения на праздничный бал в честь коронации амирана Дастиана, ее обещали доставить вместе с их светлостями.

— Арчибальд, Леграс, Севастиан, — шептала Тона, в отчаянии заломив руки, — бедный Эррегор…

— Тона, Тона, успокойся, имена амиранов на слуху, девочка могла назвать их просто, потому что они ей понравились. Меня нарекли Расселом Северином сначала просто в шутку, а потом прижилось. Труппа, с которой я путешествовал, играла спектакль, где был странствующий рыцарь Рассел Северин, но ведь это не значит, что я знатного рода, Тона! Взгляни на меня, какой из меня рыцарь?

— Я чувствую, Рас, это не ошибка, — Тона горестно покачала головой, — их превратили в птиц с помощью какой-то сильной магии.

— Ты даже не представляешь, насколько сильной, — Рассел встал и нервно заходил по комнате, — простая магия не справилась бы, боюсь, здесь речь может идти только о черной магии. Но такая сила не могла проявиться и исчезнуть бесследно, ее обязательно заметили бы сильные магистры в своем ментальном пространстве.

Рас хотел еще что-то добавить, но внезапно распахнулись двери комнаты, в нее вошли два гвардейца в плащах с изображением Огнедышащего Дракона и встали по краям. А вслед за гвардейцами вплыла амира Алентайна. Тона с Северином переглянулись, поспешно поднялись и почтительно склонили головы.

— И любовник твой здесь, — едко молвила амира и взмахом руки указала Расселу на выход. Выжидающе взглянула на гвардейцев, те вышли и закрыли дверь, застыв по обе стороны немым караулом.

— Догадываешься, зачем я здесь? — Алентайна прошлась чуть ли не по ногами Тоны, взмахнув юбками. — Или мне все же стоит объяснить?

— Откуда же мне знать, ваше величество, — просто ответила та, не двинувшись с места. — А вы уж как вам угодно будет смотрите, говорить со мной или не говорить.

— Ты права, — амира подошла к ней и приподняла за подбородок, брезгливо прикасаясь затянутой в перчатке рукой, — я могу просто приказать бросить тебя в подземелье.

— Как будет угодно вашему величеству, — смиренно повторила Тона.

Она знала, что это пустые угрозы, не посмеет Алентайна за спиной у Эррегора отправить ее в темницу, да и королю Сагидару вряд ли понравится, что над подданными геронской короны в Сиридане вершится самосуд.

Но Тона испытывала чувство глубочайшей вины перед женой своего возлюбленного, она не должна была уступать амиру и здесь Алентайна была во всем права. Потому и молчала Тона, опустив голову и глядя в пол, как провинившийся подмастерье, испортивший работу наставника.

— Что ж ты, травница, едва из-под одного выбралась, тут же под другого стелешься? — амира бросалась словами, как плетьями хлестала. — Неужто мой супруг так неразборчив стал, что даже шлюх себе выбирает подержанных? Или ему уже все равно?

Тона вскинула голову, ее губы задрожали от обиды, но не за себя, за Эррегора.

— Меня вы можете оскорблять сколько угодно, ваше величество, но ваш супруг достойный человек, негоже так чернить его перед подданными. Вы его жена, как вы можете так о нем говорить?

Амира воззрилась на нее так, словно это вдруг заговорила тахта, стоящая в углу под стеной.

— И ты смеешь мне перечить? Ты, которая спишь и видишь, как лечь под моего мужа, ты, которая подмешала ему проклятого приворотного зелья и теперь он мечется как одержимый, даже во сне тебя зовет…