И вот, наконец, это произошло. Тренируюсь на Мопсе.

– Ты куришь сигары? – ужасается Мопся.

Да куда там. У меня даже не хватит сил убедить её в этом.

– Нет, – с сожалением затушиваю я сигару в блюдечко, – Похоже, что всё-таки нет.

– А что за бутылки от водки тут в углу? – опять приходит в ужас Мопся.

А ведь и верно! Что-то я не сообразил в суматохе. Бутылок Джек Дэниелса для подростка четырнадцати лет здесь действительно многовато.

Довольно странно получается – белка моя вображаемая. А Джек Дэниелс, который она пьёт нет. Куда он, интересно девается? В воображаемую белку? Так ведь не может такого быть!

И сколько там этих бутылок уже, интересно? Мопся удивлённо гремит стеклом. Один, два, три, десять. Десять бутылок! И ещё одна, наполовину опорожнённая плавает в раковине. Потому что холодный коктейль – утреннее угощение Телониуса Белка

Мопся негодующе кричит. И она ещё даже не видела, что делается на кухне под подоконником, где обычно обедает Телониус Белк.

А он-то как раз и выходит сейчас из кухни с морошковым кофе в руке. Потягивается и удивлённо смотрит на признаки появившейся в доме женщины. Так и не уловив смысл происходящего, Белк уходит обратно на кухню. Оттуда раздаётся надсадный, трагический кашель.

Мопся на белку, разумеется, ноль внимания. А вот кашель вводит её в недоумение. Она даже ушами слегка шевелит – откуда в этой комнате взялся надсадный беличий кашель?

Пожалуй, пришла пора её отвлекать.

– Бутылки – это же деньги, тётя Марина, – искренне удивляюсь её непонятливости и асам смотрю за реакцией. – Видели сколько стоят? Вот я их и держу на всякий случай, как неприкосновенный запас.

Мопся понимающе кладёт мне на плечо свою руку.

– Не люблю я их, – делится она со мной сокровенным секретом, – финнов этих с глазами белёсыми. Молчат, смотрят, ничего не говорят. И ведь я так и думала, что пустыми бутылками не брезгуют…

Тогда я отворачиваюсь к стене и тоже ничего не говорю. Из солидарности с финнами с белёсыми глазами. Я люблю финнов. Особенно утыканную булавками девушку за кассой «Призмы» люблю. А еще ту, которая в искусственной шубе. И ничего тут не могу с собой поделать.

Я бы чувствовал себя куда увереннее, если бы не вчерашняя рождественская вечеринка. Если вы думаете что она прошла удачно, и всё закончилось на том моменте, который я описал – ну, поболтали потом ещё немного, да и разбрелись спать – вы ошибаетесь очень сильно.

Вы просто не знаете, на что способен Телониус Белк, спустивший по поводу праздника все тормоза – да и я тоже слегка виноват, раз уж пошел на поводу у воображаемой белки.

Зато мы неплохо… да нет, не неплохо, а просто здорово повеселились…

Поёрзав перед окном, Белк говорит:

– Если понравилось, то наливай.

А я говорю:

– Нет, больше не буду.

Не забывайте, что мне четырнадцать лет. И некоторые игры уже стали опасными. Больше, впрочем, и вправду уже не лезло.

Белк бурчит, что в четырнадцать лет другой белк, взрослый, давал ему чашку Джек Дэниелся в день, и заставлял закусывать кашицей из строчёной рыбы. И ничего хуже он в жизни не ел. Рыба у нас, к слову сказать, есть. Если туда покрошить сушёный тост – получится то, что надо.

Но сами понимаете, что человек, только что навернувший мармеладный салат, к рыбе относится с брезгливым пренебрежением.

Белк тоже так считает. Он наворачивает ложками мармелад и запивает его прямо из бутылки.

– Тогда что делать? Квартиру, может, уберём?

Мне так хорошо смотреть на тающие под фонарём сугробы, что я даже не понимаю, шутка это или нет. Поднимаю глаза и вижу, что вроде не шутка. Белк навострил усы. Я вижу, что он действительно готов убрать под горячую руку квартиру.

– Что я, принцесса тебе диснеевская? – улыбаюсь я, вспоминая, кто ещё может задуматься об уборке квартиры на рождество. Отворачиваюсь к своему естественному телевизору – незанавешенному окошку. Но на улице никаких развлечений нет. Похоже, все разошлись по домам и там себе, втихаря, празднуют.

Белк продолжает хмуро теребить усы.

– Нужно делать всё наоборот, понимаешь? Тебе говорят одно, а ты вместо этого делаешь другое.

– С этим никаких проблем. Всю жизнь так делаю, – хвастаюсь я, я сам на некоторое время задумываюсь. Всё-таки вру… Даже ни разу не делал.

– Оно тебя в правое полушарие, – а ты его левым. – не унимается Телониус Белк. – он тебя в левую щёку, а ты его когтём… Собака ждёт от тебя удара в лицо, а ты его вместо этого хвостом кусаешь. Но в жизни не так. Потому что жизнь – это вовсе не честный противник. Обмани его раз, обмани его, да и он с тобой связываться не будет

Развоевался белк.

– Обманешь, и вся жизнь у тебя будет эти самые, сплошные… пардосраксы

– Парадоксы. – поправляю я.

Белк выуживает откуда-то ту самую шляпу, которую купил, чуть ли не в первый день. Точнее, считается, что он выиграл её у меня за какую-то услугу.

– Вот эта шляпа. Её бы никто никогда не надел. А я надену, – говорит он. – Назло пардосраксам.

И голова его утопает в широкой дамской шляпе. Ведь голова у белка маленькая, как и у всех коротко стриженых толстяков. А модные дамские шляпы рассчитаны на строгое соблюдение пропорций. Поля спадают, накрывая белка, и выглядит он как увядший на жарком солнце цветочек. Или по-другому как-то назвать… таких слов сразу не подберёшь. В общем, Белк в шляпе выглядит бессовестно трогательно.

Из-под этой шляпы Белк обиженным голосом говорит:

– Сроду по праздникам не отдыхал. Всегда работал.

Тут я просто таю. Обиженный голос из-под цветка раздаётся, будто и вправду из сказки про принцес.! Пусть будет так… Это каприз и главное тут не сердится.

Но убирать квартиру всё равно не хочется. Я ложусь на спину. Чувствую себя так, будто приземляюсь с потолка на вертолёте.

– Укушу, – грозит Белк, – Хочешь так, хочешь этак.

– Хочу этак. А как это?

– А вот так. Чем хочу, тем и укушу.

Потолок плавится, когда на него смотришь.

– Тогда хвостом меня укуси, Бел.

Белк лениво кусает меня хвостом, а я даже не понимаю, в чем фокус…

Оглядываю хозяйским взором квартиру. Потом смотрю на часы. Всё равно не хочу убирать. Где это видано – мыть окна, когда на часах без десяти одиннадцать? Может быть, попробовать ещё раз включить телевизор?

– Тогда я лягу на диван и буду лежать шесть лет до следующего рождества, – заявляет Белк, – Точнее чуть дольше. В одиннадцать часов меня разбудишь. Только через шесть лет.

– Не надо, – устало говорю я, поднимаюсь, иду в коридор и возвращаюсь со шваброй. – Не паникуй, давай вместе придумаем.