– И правильно! И мало ещё! – мстительно заявила бабка Настя, высыпая соломенную труху из обширных карманов фартука. – Эх, кабы я тебе этак же… хоть раз в жизни! За все слёзы мои, за все ночи бессонные! О-о-о, уж как бы душеньку отвела, дэвлалэ!

– Тьфу… Змеищи вы все и есть…

– А вы – болваны чугунные, в башках ветер свистит! – не унималась бабка. – Меришка-то умница, сначала осмотрелась – не видит ли кто, а опосля уж и кулаком… Да к тому ж он ей не муж ещё! Девочка право имеет!

– Какое право, какое такое право она имеет?! – рассвирепел дед. – Правов себе нахватали, у гаджух научились, свиристелки! Да пусть твоя Меришка бога благодарит, что Сенька ей не ответил! Не то б по кусочкам девку в травке-то собирали!

– Да мальчик-то не такой дурак, как ты! Знает, поди, на что отвечать, а на что погодить! – Настя гневно фыркнула, перевела дух и убеждённо сказала: – Не беспокойся, возьмёт он её. Ей всё равно никто, кроме этого чёрта, не нужен… Дура дурой вроде меня.

– Да чего ты всё жалишься?! – Дед Илья, чертыхаясь, вытряхивал из-под рубахи колкие соломинки. – Вам, бабью, что ни сделай – всё мало! Хватит языком чесать, вон уж солнце над палатками, а ты всё зудишь, как комар, душу вынаешь! Пошла бы лучше делом занялась!

– И пойду! А ты ка-атись себе под телегу кверху бородой лежать, уж куда какое дело важное! За всю жизнь другому-то не выучился!

Тихо препираясь, старики пошли к табору.

К утру в голове у Мери родился добрый десяток планов, как выпустить подружку на волю. Распилить потихоньку напильником састэра, пока цыганки в станице… Позвать на помощь гаджэн… Любой ценой дать знать этому Беркуло – где его черти носят, бандита, почему не полетел в погоню, почему бросил Симку одну?… Все они одинаковые, черти!.. Не сомкнув глаз ни на минуту, заплаканная и несчастная, Мери вылезла из шатра и отправилась за водой.

У реки она провозилась долго: умывала зарёванное лицо, стирала прямо на себе юбку с измазанным грязью подолом, сушила намокшие косы. В табор вернулась, когда солнце уже поднялось над степью. И… сразу же увидела сидящих у костра Семёна и Симку. Сестра ставила самовар, а брат топором нарезал ей лучину. Они мирно, вполголоса разговаривали, и на осунувшемся лице Симки блуждала даже слабая улыбка. Мери страшно обрадовалась, убеждённая, что весь этот кошмар кончился: Сенька отпер наконец проклятые железки. Но Симка поднялась вместе с самоваром – и састэра громко звякнули на её ногах. Ничего не понимая, Мери бухнула на траву полное ведро и шагнула в шатер. Там, усевшись на перине, постаралась собраться с мыслями.

Первое, что она усвоила в своё время, оказавшись в кочевом таборе, – ничему нельзя удивляться. То есть удивляйся сколько хочешь, но не показывай это прилюдно. Мери давно перестала вздрагивать, когда цыган у неё на глазах замахивался кнутом на жену. Она не ёжилась зимой при виде голой ребятни, съезжающей с ледяной горки. Она уже не ахала, когда в трескучий мороз цыганки шли босиком по сугробам в дальние деревни, – и даже сама ходила с ними. Она понимала: если хочешь жить с этими людьми, нужно не удивляться и привыкать. А если не можешь – насильно держать никто не станет. До сих пор всё шло как по накатанному, но сейчас…

«Чего же я не понимаю? Чего не вижу?! – в смятении думала Мери, слушая, как снаружи у самовара смеётся Симка, а её перебивает поддразнивающий голос брата. – Они уже веселятся вместе! Только вчера она его ругала последними словами, плакала, рвалась из шатра, а сейчас… Боже мой, я что же, с ума сошла?! Может быть, она вовсе не любила своего Беркуло?! Что же это за водевиль такой?.. Брат привёз её связанной, отобрал у почти что мужа… Если бы меня кто-то увёз от Сеньки насильно, я бы до гроба не простила того человека, будь он хоть трижды брат!» Кое-как натянув на лицо маску спокойного безразличия, так часто выручающую её в таборе, Мери вышла из шатра с охапкой грязной одежды.

Семён проводил её спокойным взглядом. Симка улыбнулась вслед, но в её глазах стояла та же тяжкая горечь, и Мери слегка утешилась насчёт своего рассудка. «Молчи, – приказала она самой себе. – Молчи, никого ни о чём не спрашивай. Ты в чужом монастыре, учи устав и успокойся!»

На берегу Мери битый час яростно тёрла ни в чём не повинное бельё куском синей глины. Табор уже опустел. Цыганки ушли на промысел в дальнюю станицу. Дети играли ниже по течению реки. За их звонким смехом и плеском воды Мери не сразу расслышала лязг железа. Обернувшись, она увидела, как Симка мелкими шажками ковыляет к ней.

– Давай помогу, что ли?..

Мери придвинула к подруге мокрую скрученную рубаху. Чуть погодя осторожно спросила:

– Как ты? Тебе… не больно?

– Ну… не шибко удобно, – буднично пояснила Симка, откидывая за спину волосы и неловко опускаясь на колени. – Ладно… Дед уже мерку под кандалы снял. Вечером в станицу съездит, там кузнец есть. Сделает цепь подлиньше. Тогда ловчее ходить будет.

– Ты… больше не плачешь?

– Что в слезах толку… Всё по дороге вылилось да ночью. – Симка ловко зашлёпала рубахой по воде. – Что уж теперь реветь-то… Теперь думать надо.

– Как убежать? – осторожно предположила Мери.

– Ну да. Я же всё равно утеку! – заверила её Симка. – Как только Беркуло за мной вернётся – только нас с ним и видели! Он вор, он по ночам в чужие дома входит, и никто не просыпается! Думаешь, меня украсть не сможет?

«Что-то не торопится он…» – с неприязнью подумала Мери. Вслух же сказала:

– Ты умница… Я бы никогда не смогла смеяться… после такого, – и страшно испугалась, когда Симка вдруг всхлипнула и по её сморщившемуся лицу градом побежали слёзы. – Симка! Ой, Симочка! Ой, бедная моя, бедная, прости… Я такая дура, глупости говорю… Ты и так еле держишься… не плачь… Пожалуйста, не плачь!

– Дура и впрямь… – всхлипывала Симка, уткнувшись в плечо подруги. – Чего я, по-твоему, при всех реветь должна?! А в церкви я слова не дам, не дождутся! Пусть хоть всю жизнь в железках прохожу!

– Ну, сказала тоже – «всю жизнь»… – Мери невольно вздрогнула. – Скоро Беркуло приедет за тобой – и всё! А может быть, я ещё раньше что-нибудь придумаю!

– Чудная ты… – Симка вдруг протяжно шмыгнула носом, от души высморкалась в лист лопуха и, повернувшись к подруге, изумлённо посмотрела на неё. – Это верно, что ты Сеньке отворот дала… из-за меня?

Мери молчала, глядя на сверкающую реку. Но Симка требовательно затеребила её за рукав, заглянула в глаза, и поневоле пришлось ответить:

– Да… так.

– Дура, – со вздохом сказала подруга. – Я мучаюсь – так и ты должна? И он?

– Да ты же сама его вчера готова была на части разорвать!

– Так то в шатре! – напомнила Симка. – Слава богу, не слышал никто… Он брат мой! Он про семью в первую голову думал. И другие все цыгане так делают – если с другими родниться не хотят. Понимаешь?

Нет, Мери не понимала. Она не сказала это вслух, но Симка почувствовала и, с трудом поднимаясь на ноги, вздохнула: