Юлька покачала головой. Нахмурившись, провела рукой по волосам, и Семён понял: ищет платок. Он поспешно подал ей грязный лоскут, и Копчёнка кое-как накинула его на голову. Исподлобья посмотрела на Семёна:

– Тебе-то он не попадался?

Он покачал головой. Вполголоса спросил:

– Отчего Митька ушёл? Сейчас при таборе спокойнее. Воровать опасно стало, чуть что – в расход. Сидел бы тут с тобой, ты б ему добывала… Поди, плохо?

– Видать, плохо, – криво усмехнулась Копчёнка, и Семён снова удивился тому, что она вовсе не так пьяна, как казалось сначала. – А ты!.. Ты, как он, такой же дурак, хуже ещё!

– Я-то чего?.. – растерялся Семён.

– А того! – оскалилась Юлька ему в лицо. – Башка пустая, вот чего! Митька – он хоть меня не любил, потому и ушёл! А тебя куда от Меришки понесло?! Ушёл невесть зачем, ни слова ей не сказамши! Девочка все глаза выплакала! Хоть бы к бабе другой ушёл, всё не так обидно было бы, а он, видите ли, на войну! К гаджам!!! Что тебе на той войне занадобилось, чяворо, чем она лучше нашей Меришки-то, а?! А?!

Семен молчал.

– Она же тебя ждёт! Она второй год тебя ждёт! Ни на кого смотреть не хочет, всем сватам отказывает, парни в таборе дерутся из-за неё, а она даже к костру вечером не выходит! А ты, ты!!! Ты ведь пятки её не стоишь, рассукин ты сын! Тьфу, и что вы все за сволочи, у-у-у… Кабы где других было взять только… – Язык у Копчёнки заплетался, глаза закрывались сами собой, она говорила всё медленнее и в конце концов заснула на полуслове.

Некоторое время Семён молчал, глядя остановившимися глазами в пляшущие язычки костра. Затем выровнял сапогом головешки, поудобнее пристроил на перине сопящую Юльку, встал и исчез в темноте.

Отлогий берег был весь залит луной, и Семен сразу же увидел Мери. Девушка сидела у самой реки, обхватив руками колени, и смотрела на медленное течение воды. Она не обернулась, когда Семён подошёл и опустился рядом. Некоторое время они молчали. Семён не знал, как заговорить с девчонкой, чувствовал, что выглядит пень пнём, и понемногу начинал злиться. Он уже был готов подняться и уйти прочь, когда Мери, не оглядываясь, сквозь зубы враждебно спросила:

– Тебе зачем это понадобилось?

Сердце словно царапнуло острым коготком: никогда, ни разу Семён не слышал, чтобы Мери говорила с кем-то в таборе таким тоном. Никогда ещё так холодно не звучал её мягкий голос. И даже во сне ему не могло привидеться, что она заговорит так с ним. Хотя… чего ж он ждал?..

– Это ты про что, девочка? Я перед тобой ответа держать не обязан, – как можно спокойнее спросил Семён, в полном отчаянии чувствуя – не то говорит, не так, не теми словами. Но где ж тут теперь было выдумывать что-то, господи… – Ежели я уехал тогда, стало быть, нужно было. И…

– Плевать мне, почему ты уехал, – всё так же жёстко перебила Мери, и Семён, испугавшись уже по-настоящему, умолк на полуслове. – Дурная голова ногам покоя не даёт. А я тебе не жена и не невеста, чтоб рапортов от тебя требовать.

– Так уже и не невеста? – собравшись с духом, пошёл он на прорыв. – А мне помнится, что ты вроде слово давала…

– Мне тоже много чего помнится! – отрезала девушка. – Только я тебя сейчас не об этом спрашиваю. С Симкой нашей ты так… зачем? Зачем ты её от того кишинёвца забрал? Она теперь в железо закованная, как каторжная, сидит! Из-за тебя!!!

Вот уж чего он не ждал! Все слова, и нужные, и ненужные, разом делись куда-то, и Семён сидел, как дурак, не зная, что сказать этой ведьме, сверкающей на него из потёмок сердитыми глазами.

– Да… что тебе Симка-то? – наконец с трудом, только чтобы не молчать, спросил он. – Сестра кровная, что ли? Что ты из-за неё так взбесилась?

– Подруга, а не сестра! И я, между прочим, первая – самая первая! – увидала, что у неё с этим Беркуло… как он на неё смотрит, увидала, и как она на него…

– Дуры вы обе, и ты, и Симка твоя! – взорвался наконец он. – Этот её Беркуло в сто раз хуже, чем Мардо наш! Мардо у нас один на весь табор был, а кишинёвцы эти – все до единого такие! Пойми ты, безголовая, Симка через полгода волком бы взвыла от ихней жизни! Они же и с жёнами своими не живут почти, вся жизнь по тюрьмам да околоткам, а то и зарежут где-нибудь! – Сенька осёкся, услышав вдруг, что Мери, не слушая его, снова плачет, по-детски всхлипывая, вытирая слёзы ладонью и что-то приговаривая по-грузински.

– Послушай… Ну что ж ты, дура, не понимаешь ничего… – Он беспомощно умолк, вдруг разом поняв, что не может, не умеет объяснить этой девочке то, что и для него, и для всех цыган было яснее белого дня. – Симку ей жалко, смотри ты… Да она через месяц про этого кишинёвца и думать забудет! Из головы выкинет, она же умная, всё сама поймёт!

– Да?! Ты это лучше её знаешь?!

– Лучше! – не сдержавшись, заорал Сенька. – Ей дурь в голову ударила, так не навечно же! Посидит в железках, в себя придёт – сразу дед с неё и снимет! И всего дела-то! А ты тут на меня, как на изверга какого, рычишь!

– Изверг и есть… – простонала Мери, пряча лицо в ладонях. – О-о, боже мой, Сенька, но почему ты… Как же ты… если б хоть другой кто, господи… Только не ты! Ты же ей всю жизнь через коленку сломал… Не понимаешь?! Ничего ты не понимаешь!

– Это ты не понимаешь, – устало, уже безнадёжно сказал Семен. И умолк, чувствуя: что бы он ни сказал сейчас – всё будет плохо. В реке сильно плеснула рыба, по серебристой глади побежали круги. За кустами, со стороны прошлогоднего стожка сена, ему послышалось какое-то шуршание. «Лисица роется… Ещё коней напугает. Пойти посмотреть?»

– Вот ты всё в цыганку, девочка, играешь, – сумрачно сказал он, глядя на расходящиеся по воде круги. – А простых вещей разуметь не хочешь. Что-то никто, кроме тебя, на меня нынче зубов не скалил! И извергом не называл! А у Симки не ты одна, у неё тут сестёр десяток! И братьев, и тёток! Хоть одна на меня зашипела?! Ну, скажи!

Мери молчала, упорно глядя в сторону.

– Цыгане знают, что так и нужно было! Что для самой Симки лучше так! Потому и молчат! А ты – ракли, вот и бесишься! Ну, так иди к своим гаджам, кто тебя держит-то?! Иди!

– Вот я тебя, дорогой мой, позабыла спросить, куда мне идти! – звенящим от ярости голосом процедила Мери. – Ты уж извини, пожалуйста, но я всё-таки тут останусь. Цыгане меня не гонят!

– И как тебе с нашими, мило живётся? – помолчав, спросил Семён. – Мне уж дед похвастался: за год четверо тебя у него сватали.

– Пятеро, – невинным голосом поправила Мери. – Пятым сэрво[31]в Воронеже был, его дед Илья даже не считает. Всё равно бы к чужим цыганам меня не отдал.

– А здесь… кто сватал? – не вытерпел Сенька. В висках глухо застучала кровь, от душной ярости переклинило дыхание. «Сукины дети… Кто же её брать хотел? Ванька? Ромка дяди-Мишкин? Сволочи, сбежались на сладенькое… Узнаю кто – передушу к чертям!»