В барак друзья вернулись перед самым отбоем. Мужики занимались своими нехитрыми делами, кто-то уже дрых, облокотившись на спинку шконаря. Им, сермяжным, до отбоя валяться на койках возбранялось. Капитан Шепелев строго следил за этим. Зато блатным он прощал все. Они могли лежать кверху пузом хоть целые сутки напролет. Главное, чтобы мужики не бузили.

В прошлый раз блатарей в бараке было всего четверо. Зато сегодня целая свора. Как минимум, с десяток. И сам «смотрящий» на своем угловом месте. Меченый и фиксатый при нем. Делают вид, что не замечают строптивых новичков. Не иначе что-то задумали...

Игнат уже знал своих противников по именам. Или, вернее, по кличкам. Меченый отзывался на Губаря, фиксатый на Лешего, двух их дружков звали Космонавт и Помбур.

– Что-то сегодня будет, – тихо сказал Лева.

– Главное, не ссать. И не спать после отбоя. Ушки на макушке, а кулаки на стреме, – указал Игнат.

Лева и Вилли признавали его право на лидерство. Хоть и маленькая у них стая, но ей без вожака нельзя.

Капитан Шепелев слинял домой еще до отбоя. Но остался его заместитель, лейтенант Лазарев. Он должен был дежурить в бараке до утра. Но через пару часов после отбоя он куда-то исчез. И сразу же в блатном углу началось движение.

Воровские бойцы сквозняком прошли через спальное помещение, гурьбой встали на выходе. И тут же послышалось:

– Атас!

Мужики в панике повыскакивали из своих коек. Они торопливо одевались, совали ноги в «прохоря». И один за другим бежали к выходу, где на них обрушивался град ударов.

Бойцы особо не зверствовали. Мужиков лупили, но с ног не сбивали. Несколько ударов по кумполу, по заднице, и все, мужик свободен. Блатари сразу же переключались на очередную жертву, чтобы тут же взяться за следующие.

Игнат еще на тюрьме слыхал про эту процедуру, которая называлась раздачей. Это было своего рода церемониальное действие, чтобы мужикам жизнь не казалась медом. Чтобы они знали, кто в доме хозяин. Чтобы знали свое холопское место.

Воровские гладиаторы лупили всех без разбора. Попадали под раздачу и отрядные активисты. Они тоже должны были знать, что их красноповязочная власть не более чем бутафория.

Смотрящий и три блатаря из его ближайшего окружения наблюдали за раздачей со стороны. Меченый и фиксатый в их число не входили. Их дело месить толпу...

Игнат тоже поднялся со своей шконки. Но он никуда не торопился. И Лева с Вилли одевались медленно.

В конце концов все мужики прошли через «мясорубку». В спальном помещении остались только блатари. И еще Игнат со своими друзьями. Они стояли напротив бойцов и молча ждали, когда те примутся за них.

– А вы чо, бараны, стоите? – заорал Губарь. – Цоб-цобе!

Он снова наезжал на них. Но уже как бы и не по беспределу. Игнат, Лева и Вилли отказывались пройти утвержденную блаткомитетом процедуру, и тем самым ставили себя вне закона. За это их ждало суровое наказание. Их могли жестоко избить, но это не самое страшное. Их могли опустить. Вот после этого хоть в петлю головой.

Смотрящий наблюдал за происходящим с кривой усмешкой. Вмешиваться он пока не собирался. Зато три блатаря из его свиты рвались в бой.

Игнат сделал подсчет – им троим придется драться против восьми блатарей. Он сделал и прогноз. Который был неутешительным. Шансов на победу у них нет никаких. Блатованные пацаны вооружены не только кулаками, у них и кастеты есть, и заточки. Да и дерутся они здорово, иначе им просто нельзя...

Игнат оглянулся назад, пожал плечами.

– Не вижу никаких баранов. Губарь, тебя чо, на галюны пробивает?

– Ты сейчас у меня сам гальюном станешь! – рыкнул меченый.

Смотрящий подал ему знак, и он первым шагнул в сторону Игната. Братва медленно и угрожающе двинулась за ним.

Лева не отступил перед опасностью.

Вилли встал в боевую стойку. Внешне он спокоен, но внутри все закипает от ярости.

И боевой дух Игната достиг самой высокой отметки. Пусть его бьют ногами и руками, пусть режут его заточками. Он будет драться до последнего. Остановить его сможет только смерть...

Губарь понял, что троица не отступит под натиском его своры. Что-то дрогнуло в его взгляде. Как будто боевая струнка в нем лопнула. Но он все же продолжал идти вперед. До столкновения оставались мгновения...

– Ша! – словно щелчок бича прозвучал чей-то резкий голос.

Братва в момент остановилась. Расступилась. Игнат увидел перед собой невысокого сутулого мужика с узким вытянутым лицом. Глубоко посаженные глаза, мощные надбровные дуги, тяжелый проницательный взгляд.

– Ты что ли, Бурлак? – Он смотрел на Игната исподлобья.

– Я.

– А это, значит, твои кенты? – взглядом показал он на Леву и Вилли.

– Кенты.

– Слухи тут до меня дошли, что вы на достойных людей с кулаками бросаетесь. Не хорошо... Шавро, а ну-ка, нарисуй ситуацию, как все было, – обратился он к смотрящему.

– Да беспредел был, Пятус, в натуре, беспредел... – закивал головой тот.

Игнат уже понял, с кем он имел честь разговаривать. Это был вор в законе Пятус, он же лагерный пахан.

– Губан этих чертей к себе позвал, за жизнь с ними перетереть хотел, да, – продолжал смотрящий. – А эти ни за хрен собачий на него налетели и давай метелить...

– А не свистишь ты, Шавро? – с укором посмотрел на него Пятус. – Слышал я, что Леший над сеансом куражился, бабу чью-то оскорблял... Было такое?

– Да чо было? Ничего не было! – блеснул своей фиксой Леший.

– Скворечник закрой, не с тобой базарят! – шикнул на него Пятус.

– Да я не знаю, – в раздумье пожал плечами Шавро. – Меня тогда не было. Я на больничке марафетил... Мне потом Губан все рассказал...

Пятус посмотрел на Игната.

– Чью Леший бабу обидел? Твою?

– Мою, – отозвался Вилли.

– Слышал я про твою девчонку, – ошарашил его Пятус.

– Слышали?! Откуда?

– А пока вы на киче парились, я коней по дорогам пустил. Насчет тебя, пацан, звонок был. Твоя баба на фарце попалась, а ты за нее подписался. На себя все взял... Слышишь, Леший, пацан из-за бабы своей срок на себя взял, а ты ее помоить вздумал. Он тебе что, пидор гнойный, чтобы ты его гноил? Ты его бабу форшманул, а он тебя за это спросил. И чем ты недоволен, а?

– Да кто они такие, а кто Леший? – скривился Шавро.

– Они вам показали, кто они такие, – ухмыльнулся вор. – И за бабу спросили, и за козлов, и за пидоров гнойных. Это честные фраера... А Бурлак – чисто наш пацан. Он два года, считай, на крытом сидел, за хатой смотрел. Было, Бурлак?