Что ему стоило подождать несколько месяцев и потом привезти ее в Мэндерли? Тогда бы это не вызвало такой бури возмущения. Окажись я на его месте, то поступил бы именно так. Во всяком случае, надеюсь, что так. С другой стороны, ни за что нельзя поручиться. Разве влюбленные способны рассуждать здраво? Я уже однажды пережил подобное состояние и еще не оправился после него, и не хотел бы снова оказаться в пучине страсти. Могу ли я считать, что вел себя разумно? Нет, скорее напротив.

Каждый фрагмент этой истории сам по себе представлял загадку, но самым странным в ней выглядело поведение Максима. Одни утверждали, что он никогда не любил свою первую жену, даже скорее ненавидел ее, но если так, то зачем он после ее смерти отправился в поездку, которая повторяла маршрут первого свадебного путешествия?

Другие настаивали на том, что он обожал Ребекку и преклонялся перед ней. Но тогда как он мог так скоропалительно жениться, не дождавшись окончания траура? Если он убил ее – как не уставали твердить большинство журналистов, – тогда почему вел себя так вызывающе? Зачем опознал другую женщину? И даже похоронил ее в усыпальнице де Уинтеров? Почему в тот момент, когда все сочувствовали ему, повел себя наиглупейшим образом и своей женитьбой вызвал массу толков? Почему оставил тело Ребекки на яхте и затопил ее так близко от берега? Буквально на виду у Мэндерли. Рассматривая план дома, я обнаружил, что из окон его спальни, куда он переселился с молодой женой, Максим мог видеть залив и эти злосчастные скалы, возле которых лежала затонувшая яхта. Но, может быть, именно поэтому он перебрался на другую половину после приезда с новой женой (как сообщил мне Фриц), чтобы видеть их.

Я продолжал рассматривать темную полоску рифов. И у меня почему-то появилась уверенность в том, что Ребекку убили и что, скорее всего, это дело рук ее мужа. И, как мне кажется, в глубине души полковник Джулиан тоже так считал. И если Максим затопил яхту вблизи от берега, быть может, он хотел, чтобы Ребекку нашли? И сделал все, чтобы привлечь к себе внимание, пробудить подозрения. Словно хотел сказать: «Я виноват, я убил, арестуйте меня».

Вопросы, вопросы и снова одни только вопросы. И я понимал, что смогу ответить на них, когда пойму, кто такая Ребекка, когда смогу больше узнать про нее. Но каким-то образом она не оставила никаких свидетельств о своей жизни, словно была бестелесным призраком. Сунув бинокль в футляр, я двинулся по тропинке к заливу, чувствуя непонятное нетерпение.

Почти все архивы Мэндерли уничтожил огонь, но этим нельзя было объяснить отсутствие каких бы то ни было официальных документов и даже самых обычных записей. Мне удалось найти документ о смерти Ребекки довольно быстро. Но, к своему изумлению, мне до сих пор не удалось обнаружить ни свидетельства о ее рождении, ни свидетельства о заключении брака. И как только мне казалось, что я вот-вот смогу добраться до них, всякий раз я оказывался в тупике.

И с каждым новым заходом мои подозрения росли. Сегодня я уже не сомневался, что это не случайность, что все следы были стерты преднамеренно. Кто-то старательно зачищал их.

Галька захрустела у меня под ногами, когда я ступил на берег и направился к небольшому скромному домику с узкими окнами, который, как считал полковник, служил убежищем красивой и несчастной женщине в последние месяцы ее жизни. Злостные клеветники утверждали обратное: здесь она назначала свидания своему любовнику (или любовникам), здесь совершалось прелюбодеяние и грехопадение. Порочность Ребекки возбуждала сильнее, и поэтому эта версия возобладала над другими.

Ее защитники были убеждены, что она предпочла быструю смерть долгому мучительному умиранию. Она встретила смерть лицом к лицу. А когда женщина готова умереть, всегда найдется кому убить ее. «В конце концов, – заявил мне без тени смущения один из жителей городка, – она ведь сама того хотела, если вспомнить, как она себя вела».

Такие доводы меня не убеждали. И моя точка зрения на прелюбодеяние несколько отличается от той, которой придерживались в таком месте, как Керрит. Поэтому я пока не отдавал предпочтения ни одному из вариантов. Трудно собрать достоверную информацию, если ты не сохраняешь дистанцию. Так я превратился в «милого мистера Грея». Мой нынешний облик – такое же тайное убежище, как и этот дом на берегу…

И вдруг я резко остановился. Слабый, едва уловимый знакомый запах заставил меня замереть на месте. Неужели рассказы о таинственных явлениях в Мэндерли все же оказали на меня свое действие? Иначе что заставило меня насторожиться?

Перед входом в домик была небольшая площадка, вымощенная тонкими корнуольскими гранитными плитами. И почти в самом ее центре лежал венок. Не то ужасное уродливое сооружение, которое в нашей памяти тотчас вызывает воспоминание о похоронах. А венок, который надевают на голову поэтам и героям, и опять же не из лавра, само собой разумеется, а из цветущих азалий, что в изобилии произрастали в Счастливой долине.

Азалии, как уверяли страстные цветоводы сестры Бриггс, служили парфюмерам основой для создания изысканных духов. И, по их мнению, Ребекка всегда душилась особенными, неповторимыми духами, которые чем-то напоминали аромат азалии. И по их словам, проходя мимо зарослей этих дивных цветов, они неизменно вспоминали ее. Даже мне запомнился этот запах, когда я прошелся по Счастливой долине, они оставляли какой-то особенный аромат свежести и чистоты. Именно этот неожиданно возникший запах заставил меня резко остановиться. Я ощутил его раньше, чем увидел венок.

Ветви азалий были искусно сплетены в своего рода гирлянду. Я наклонился, и запах стал сильнее. Гирлянда лежала в тени, и я не заметил и следа увядания, но к обеду головки цветов поникнут. Если бы их положили сюда вчера, они бы уже успели поблекнуть и утратить запах. Значит, кто-то оставил их совсем недавно.

Часы показывали семь. Я слишком долго рассматривал прибрежные рифы. Час тому назад вся бухта была видна как на ладони, и я бы мог узнать, кто оставил здесь этот венок. Кто это был? Тот, кто любил ее, конечно же. Тот, кто по-прежнему – через двадцать лет – сохранил к ней свою привязанность.

Мне стало не по себе. Я выпрямился и почувствовал еще большее смятение: небольшой замок и такие же легкие петли, на котором он висел, сорваны. Отсыревшая от непогоды дверь осталась приоткрытой.

Кто-то заходил внутрь. И когда мои глаза привыкли к полумраку, я заметил следы на пыльном полу и сдвинутые занавески на окнах. Я прошел к окну и раздвинул их. Выходит, полковник Джулиан не обманулся: кто-то был здесь в тот самый день, когда мы приехали в Мэндерли. И этот человек видел, как я шел к домику, или услышал хруст гальки у меня под ногами. На обоих окнах занавески были свежими – они появились здесь совсем недавно, быть может, в то же самое время, что и венок перед домом.

С нарастающим недоумением я огляделся. Я ожидал, что дом будет совершенно пустым, но теперь, когда в комнате стало больше света, увидел, что мебель, описанная Джулианом, осталась стоять на своих местах. Она располагалась вдоль стен, как бы для того, чтобы посередине осталось свободное пространство.