Кхутайба бросил короткий взгляд под стол: взведенный «Вальтер» целился между ног.

— Все это детские игры, — произнес он, — юношеский максимализм, никакого профессионализма.

Кхутайба широко улыбнулся:

— Мистер Питерс.

Мужчина заметно удивился.

— Я впервые вас увидел еще при живом Хаттабе, — продолжал Кхутайба. — У меня хорошая память на имена и лица. То, что вы начали, еще не закончено. Да, мы слабы и проигрываем русским войну за Кавказ, но с вашей помощью мы восстанем словно феникс из пепла. Помогите нам, сведите с Арабом, дайте возможность получить его благословение, и мы покажем, на что способны. К тому же, — Кхутайба развел руками, — у вас все равно нет других вариантов.

— Это верно, — только и ответил тот.

— А теперь выпьем чаю.

И Кхутайба жестом велел хозяину заведения подавать чай.

г. Москва, вечер того же дня

Кривошеев достал из кармана пиджака мобильный телефон и, несколько мгновений, поискав нужный номер в записной книжке, нажал на звонок.

— Да, — раздался через некоторое время мужской голос.

— Миша, — произнес генерал, — начинайте подготовку. Всю информацию получишь, как и всегда, у адъютанта. И еще, специально для тебя желтый конверт. Петруша в курсе, что ты заедешь.

— Понял, Константин Сергеевич.

Абонент «Миша» отключился.

— Сегодня домой, — произнес Кривошеев, — хочу побыть с внуками.

— Вызвать машину? — спросил стоявший рядом адъютант.

— Будь добр, — ответил Кривошеев и направился к лифту.

Для Константина Сергеевича день заканчивался так же напряженно, как и начинался. Миновав парадные ворота, он сел в поджидавший его служебный «БМВ». Как только дверь захлопнулась, машина плавно тронулась и направилась в сторону выезда. Вот уже много десятилетий это здание хранило тайны побед и поражений российской контрразведки в войне, которая никогда не велась.

Бросив беглый взгляд на серую высотку, совершенно безликую на фоне залитого яркими красками и светом лета и достигающую самого неба, готовую вот-вот пронзить поразительно насыщенную синеву, Константин Сергеевич углубился в свои мысли. В последнее время от оперативных источников поступала разрозненная информация, и сложить на ее основе общую картину пока не получалось. Словно элементы пазла, где-то частично собранного, которые требовалось объединить в единую картину.

Машина подкатила к контрольно-пропускному пункту, притормозила в ожидании, когда откроются автоматические ворота, и выехала с огороженной и закрытой для обычных людей территории. Наступил вечер, улицы Москвы были запружены гудящими машинами, и «БМВ» пришлось втискиваться в поток. Установленный для таких случаев на крыше синий проблесковый маячок молчал, что вызывало у простых людей неподдельное удивление.

Черная машина медленно удалялась от здания Службы.

г. Тамбов, июль 2008 года

Туман…

Какой-то странный туман непонимания и отчужденности окутал его сознание, словно старался уберечь от чего-то. Существует в человеческом сознании такая функция — «туман», которая, с одной стороны, создает иллюзию забывчивости, а с другой — наоборот, обостряет память. И Разумовский сейчас пребывал именно в таком тумане.

После совещания у руководства Управления в голове Сергея Разумовского все еще лихорадочно кружились рваные мысли, въевшиеся в сознание, словно кофейное пятно в светлую ткань пиджака: не выведешь ничем. Как и все самые лучшие стиральные порошки и отбеливатели были бессильны против кофейного пятна, так и алкоголь не помогал забыть совещание.

Даже любимая самбука не стерла из памяти события, которые попадали в категорию «дерьмовые».

Порой Разумовский задавался вопросом: почему нельзя, как на системном блоке, нажать кнопку «reset» и экстренно перезагрузиться? Или того лучше — вообще выключиться, когда начинаешь «подвисать» от огромного количества бредовой, никому не нужной информации вроде американского сериала «Отчаянные домохозяйки», загруженной в головной мозг, — в эдакий «жесткий диск» человеческой сущности. И почему никто не придумал универсальной команды мгновенной зачистки человеческой памяти?

На глаза навернулись слезы, Сергей отодвинул в сторону перевернутый стакан, который мгновение назад вдохнул через коктейльную трубочку, словно голодный до свежего воздуха. Взял со стола салфетку и смахнул бежавшую по щеке слезу, оставляющую солоноватый след.

— Все еще наивно полагаешь, что сможешь избежать уготованной тебе участи? — спросил Серегу сидевший напротив человек.

Разумовский наморщил лоб. Его карьера началась, как и у сотен других выпускников Академии, с усвоения урока: отрезвления. Подающий надежды молодой лейтенант через пять лет после выпуска превратился в своенравного капитана, переубедить которого мог лишь один человек — дядя Леша.

Дядя Леша — мужчина лет сорока с легкой проседью в волосах, человек уважаемый как среди коллег, так и среди ветеранов. Он, по привычке со времен командировок в Чечню, всегда носил короткую стрижку, которая открывала волевой лоб, испещренный морщинами. Всегда спокойные глаза открыто смотрели на собеседника, отчего последний всегда волновался.

Дядя Леша обладал поразительной чертой — его мягкий и журчащий голос, который, казалось бы, должен был успокаивать, наоборот, нервировал. Разумовский тоже попал под влияние этого голоса в далеком 1997 году на простом собеседовании…

— …Вас зовут, — оперативный сотрудник выдержал небольшую паузу, — Сергей?

Восемнадцатилетний паренек кивнул.

— Разумовский, — добавил он.

Его руки вспотели. Хотелось унять волнение, но почему-то не получалось.

— Зачем вы стремитесь в ФСБ? — спросили Сергея.

И вроде готовился он к этому вопросу, и сам вопрос был закономерен, но вот все равно выбил из колеи. И не ожидал Разумовский, что прозвучит он так сразу, в самом начале. Сергей слегка напрягся, по спине пробежал холодок от страха. Молодой человек, застигнутый врасплох, никак не мог ответить. Наконец Разумовский взял себя в руки, что не ускользнуло от опытного взгляда бывалого опера.

— Ну, — протянул Сергей, дабы выиграть еще немного времени.

— Я могу повторить вопрос, — спокойно сказал оперативник.

— Не надо, — моментально отреагировал Разумовский.

Оперативник что-то пометил у себя в ежедневнике.

— Я слышал вопрос.

Повисла неприятная пауза. И, как показалось Разумовскому, неприятная, однако оперативный сотрудник, совершенно не переменился в лице. Такой же изучающий взгляд, слегка прищуренный и как будто даже гипнотизирующий, от которого становилось немного неуютно, и слабая улыбка.