– Здравствуйте! Простите за беспокойство, я звонила несколько раз…

– Здравствуйте.

Из дома веяло плесенью и сливными трубами.

– Я – доктор Робинсон.

– Плохие новости? – испугался он.

– Нет. Я из «Тэтчвелл», работаю с Констанс.

При упоминании имени дочери старик помрачнел.

– Проходите, – пригласил он, открывая дверь шире.

В доме было сумрачно, на стенах теснились картины и гравюры, пол был уставлен стопками книг в сумках из супермаркета. Отец Конни неуклюже шаркал по коридору, оставляя после себя слабый запах мочи. Эмма гадала, есть ли у него помощник или он заботится о жене в одиночку; надо позвонить в соцслужбы и выяснить, что здесь происходит.

– Ваша жена дома? – спросила она, но он нагнулся, чтобы подвинуть тяжелый металлический дверной упор, уронил его, и звук удара заглушил вопрос.

Эмма подняла голову и вгляделась в темноту лестницы. Занавески задернуты, в доме – тишина, каждый дюйм зеленого ковра вытерт до дыр. Внимание привлекла картина: Конни с братом, еще подростки, валяются с книгами на диване.

– Ваш сын Дэвид живет в Австралии?

– Верно, – отозвался мистер де Кадене, застывая, крайне удивленный, что ей это известно.

– Больше дома никого нет? – спросила Эмма, когда повернули налево в гостиную, где из черных мешков для мусора торчала одежда.

Разбирают вещи. Каждый дюйм стен занимали картины и гравюры, а каждый клочок пола был заставлен мешками и книгами. Книги высились башнями на ковре, диване и креслах. Ближайшую стопку венчали «Жизнь Марии Медичи», «Письма Марсилио Фичино», том V, и «Рамзес».

– Господи, да у вас генеральная уборка!

– Наводим порядок… – ответил старик, растерянно оглядываясь.

Зазвонил телефон. Он, видимо, не услышал. Или не придал значения. Ее собственные звонки, судя по всему, точно так же растворились в эфире.

– Вы за книгами?

– Нет. Я пришла поговорить о Конни… Я судебный психиатр.

– Ну конечно… Извините.

Комнату покрывал толстый слой пыли. Картины висели на стенах криво, открывая глазу темные невыцветшие квадраты стены. Эмма проследила глазами вереницу крошек на ковре, которая привела к креслу и недоеденному лимонному кексу в магазинной коробке. Слабо мерцал электрокамин, но в комнате было холодно, и синюшные руки мистера де Кадене дрожали.

Он направился в другой конец комнаты. Эмма заметила пятна на кофте, как будто его обстреливали едой. Вспомнила Конни с братом и их детскую забаву – заставить отца угадать, что на нем надето. Шел отец Конни с трудом. Опустив глаза, она поняла почему: туфли не на ту ногу. Надо обязательно позвонить в соцслужбу.

– Если хотите, могу отвезти какие-нибудь сумки в благотворительный магазин, – предложила Эмма. – И давайте-ка уберу эти тарелки и чашки на кухню.

Старик удивленно замер.

– Большое спасибо!

Она собрала разбросанные чашки, на дне которых засохла плесень. Соскребла остатки лимонного кекса и нашла среди книг еще пару тарелок.

– Замечательные у вас картины!

Он остановился и оглядел комнату, как будто только сию секунду их заметил.

– Да, мы всегда любили искусство. Я – меньше, но я рад, когда другие ему радуются…

Эмма отнесла посуду на кухню, в которой царил такой же беспорядок. Поставила самые грязные в раковину – отмокать, а остальное убрала в посудомойку, которая уже была наполовину заполнена тарелками с присохшими объедками. Включила. На обратном пути ее внимание привлекла фотография на буфете: все семейство в шарфах и шапках где-то на обдуваемом ветрами британском побережье. Точно рекламный плакат страховой компании, банка или еще какой-нибудь конторы, которая, играя на стремлении к счастью, вытягивает из тебя денежки: все смеялись, улыбались и смотрели на Энни, которая высоко подкинула ногу, улыбаясь беззубым ртом, рыжие волосы взметнулись на ветру. Сердце в груди Эммы заколотилось сильнее. Они были бы одного возраста… Безнадежная непоправимость утраты кольнула с той же силой, как много лет назад.

Снова зазвонил телефон. Секунду Эмма стояла, прислушиваясь, а потом вернулась в гостиную.

– Хотите, отвечу?

Старик сидел на двухместном диванчике; расчистил место для них обоих и поставил на подлокотники два стакана виски.

– О нет, не беспокойтесь. Я все равно не понимаю ни слова… Присаживайтесь. Выпейте.

Она опустилась рядом, отодвинув ногой мешок для мусора.

– Конни что-нибудь вспомнила? – спросил он, постукивая по стакану все еще элегантными негнущимися пальцами.

– Вспоминает потихоньку… – ответила Эмма, разглаживая юбку и поворачиваясь, чтобы лучше его видеть.

– Вы расскажете ей, что она сделала?

На нее как будто смотрели глаза Конни.

– Мы показали ей фотографии девочек…

Недоумение и растерянность. Совершенно сражен шоком. Дрожащей рукой взял виски, отпил.

– Она отрицает случившееся, – пояснила Эмма.

– Карл сказал, вы как-то назвали ее состояние…

– Диссоциативная амнезия. Довольно частое явление, способ справиться с травмой.

– Он думает, что она симулирует. Вы согласны?

– Симулирование в таких случаях – редкость. Как правило, при диссоциативной амнезии мозг защищается, пряча память о травмирующем событии, как в коробочку, и задвигая ее на периферию сознания…

Явление, в котором она сама весьма преуспела, – сознательно, конечно.

– И что в этом плохого?

– Простите, не поняла…

– Зачем вспоминать? Ничего хорошего в этой коробке нет, одна боль. Вокруг и так достаточно боли!

Захотелось пригубить виски. Эмма отчетливо представила его дорогой вкус, почти чувствуя, как обжигает горло.

– Мне надо оценить ее психическое состояние на момент совершения преступления. Рано или поздно, мистер де Кадене, ей придется отвечать за свой поступок. Если Конни не признает того, что сделала, о каком выздоровлении можно говорить?

– Выздоровлении? – повторил старик, снял очки и ущипнул себя за переносицу.

Он принадлежал к другому поколению, поколению детей войны, которых воспитали родители, прятавшие в такие коробочки целый мир.

– Мне кажется, мы должны глядеть в лицо боли, мистер де Кадене.

Лицемерка.

– Простите, не хочу проявить неуважение, но я вам, врачам, не доверяю. Конни была не в себе… Лекарства, которые прописала эта глупая улыбающаяся докторша… всё из-за них…

Она прекрасно знала, какие препараты принимала Конни: помимо дофепрамина, ей для снятия тревожности назначили бензодиазепин. Ничего необычного.