А если захочется перекусить и попробовать народные блюда, то нет места лучшего, чем базар в Гвадалахаре. Все, что было создано за всю историю страны и в ее разных концах по части народной кулинарии, можно найти здесь. От одних запахов ошалеваешь. Мясо, запеченное в банановых листьях, в земляной ямке, накрытой железом, на котором разводится костер, основа всех блюд. Ароматные, мягкие кусочки такого мяса заворачивают в свежую маисовую лепешку, сдабривают бесконечно разнообразными соусами, обязательно острыми, и отправляют в рот, исторгающий восклицания восторга и удовольствия. Да, еда островата! Рассказывают, что когда заехавший в Мексику Шаляпин отведал этих деликатесов, то на вопрос «Ну как?» едва ответил, задыхаясь: «Фу! В рот как будто выстрелили из пистолета». Но зато от таких харчей и характер будет не вялый, филистерский, а настоящий мексиканский.

Вернуться к этому больше нельзя, но одно воспоминание примиряет в какой-то мере с нашей раздерганной жизнью, которую мы сами толчем в какой-то дьявольской ступе пестиками политических амбиций, непримиримости, национальной вражды. Как поется в песне: «Мои года – мое богатство».

В Москву я вернулся под самый конец 1968 года. Мне исполнилось 40 лет. Служба вроде бы складывалась беспроблемно. Вскоре меня назначили заместителем начальника латиноамериканского отдела. Такое повышение было беспрецедентным – я сразу перескочил через две должностные ступени. Но я, видимо, тогда разделял ту максиму, которую потом сформулировал начальник разведки Л. В. Шебаршин: «Ничего не проси, ни от чего не отказывайся». Я еще свято верил в то, что «начальству виднее», а следовательно, оно знает, что делает.

Семейные мои обстоятельства к тому времени сложились так, что мне стало невозможно на длительные сроки выезжать в заграничные командировки. Пришлось ограничиваться временными поездками за рубеж с конкретными разовыми заданиями. Кстати, к такому варианту подталкивали меня и новые свалившиеся на голову обязанности организационно-управленческого характера.

Вскоре подоспело время попробовать и новую форму работы. Осенью 1968 года в Перу произошло выступление националистически настроенных военных во главе с генералом Веласко Альварадо и было создано новое правительство, гораздо более открытое для контактов со всеми странами. Прежние власти держались крайне правого внешнеполитического курса. СССР никогда не имел дипломатических отношений с Перу, для нас это была закрытая страна, одно из «белых пятен». Теперь обстановка позволяла провести серьезное знакомство на месте с глубиной и размахом начавшегося революционного процесса. Руководство разведки решило послать меня под прикрытием корреспондента агентства печати «Новости», тем более что в агентстве меня знали и были вполне удовлетворены тем, как я выполнял свои обязанности по «крыше» еще в Мехико. Ехал я на абсолютно чистое место. В стране не было нашего посольства, никаких других представительств. Я оказался единственным советским человеком. Связи с центром у меня не было, кроме обычной почтовой. Жить приходилось в гостинице «Крильон», где все пожитки, я это знал, каждодневно перетряхивались осведомителями спецслужб из местной обслуги. Искать защиты было не у кого, и некуда было жаловаться.

Задача, которую я сам сформулировал себе в центре, состояла в том, чтобы завести как можно более широкий круг контактов в правительственных и политических кругах страны, превратить эти контакты в устойчивые связи, собрать информацию о положении в стране, перспективах военного режима, составить оценки ведущих деятелей государства. Это было необходимо, чтобы оказать поддержку Перу против нараставшего давления со стороны США. Для передачи интересующей центр информации я мог выехать в Чили, где было посольство и, естественно, канал шифрованной связи. Забегая чуть вперед, скажу, что один раз я действительно летал в Чили, чтобы «разгрузиться» от накопленной информации.

Появление в Перу советского журналиста было своего рода сенсацией. Всюду, где мне приходилось бывать, на меня смотрели, как на инопланетянина, со смешанным чувством страха и любопытства. Многолетняя пропагандистская обработка, которая велась в этой стране, заставляла людей видеть в советском человеке прежде всего противника, загадочного, непонятного, далекого и очень чужого. К счастью, человек недаром называется «гомо сапиенс». Пары встреч и бесед обычно хватало, чтобы растопить лед, намороженный в душах людей щелкоперами и борзописцами.

Первым делом я пошел в отдел печати Министерства иностранных дел, сообщил занимавшему кресло его начальника подполковнику Оскару Хараме о своем прибытии и сразу выразил желание взять интервью у президента страны, ряда ведущих министров. На стол легли заранее подготовленные вопросы: я ведь легально занимался легальными журналистскими делами. Мне было обещано содействие. Я рассказал в общих чертах о масштабах своей заинтересованности в ознакомлении с положением в стране, о связях, которые был намерен завести. Мне хотелось убедить подполковника, что никакими конспиративными разведывательными операциями заниматься не собираюсь. Это было необходимо, ибо американцы могли сообщить имевшиеся у них сомнения относительно «чистоты» моей журналистской профессии. Мои опасения, к сожалению, оправдались. В первые дни пребывания в Перу на меня было оказано огромное психологическое давление с целью добиться моего отъезда. По телефону как-то раздался голос, который по-русски, с употреблением крупногабаритного мата, заявил мне: «Мы тебя очень хорошо знаем… (такой-то ты сын!). Если ты не уберешься, то мы размозжим тебе голову! Запомни… (и следовало ругательство)!» Что было делать? Действовать по схеме, которая на такой случай была заранее продумана? Ведь было совершенно естественно предположить такой поворот событий, а психологическая подготовленность равна солидной вооруженности. Струсить и уступить – значит навсегда потерять себя в своих собственных глазах, в глазах друзей и товарищей и в глазах врагов тоже. Здравый смысл подсказывал, что если кто-то действительно задумал тебе размозжить голову, то сделает это без телефонного предупреждения. Невелика доблесть, но и навар невелик – убить одного безоружного, беззащитного, не скомпрометировавшего себя ничем человека. Нет, не пойдут мои недруги на «мокрое» дело!

Поэтому, выслушав все, я таким же крупногабаритным языком заявляю в телефон: «Я занимаюсь нормальной журналистской деятельностью, запугать себя не позволю никаким… А сегодня собираюсь в кино и пойду туда по улице такой-то». Последние слова произнес в запале, наверное, с ненужным вызовом. Но поезд, как говорят, ушел. Вечером собрался в кино – теперь уже надо было выполнять обещанное. Не скажу, что фильм в тот раз доставил мне удовольствие. Но, когда вернулся в свою гостиницу и ничего со мной не произошло, я крякнул от радости, что одержал очередную маленькую победу. Только когда стал принимать душ перед сном, увидел в своих руках пучки собственных волос, навсегда покинувших голову.

Были «фокусы» и потом. То в ресторан, где я, не таясь, обедал с кем-нибудь из знакомых, внезапно ворвется «бродячий» фотограф и в упор, с применением мощного светоимпульса сделает снимки, то на улице начнет преследовать автомашина с полуголыми девицами, то еще что-нибудь.