— Замолчи, наворожишь еще! — сердилась Мария Ипатьевна. — А то ты не знаешь, что Степан Петрович теперь в отставке, где нам деньги брать, чтобы машину сменить? Нет уж, чини давай, мастер!

— Ну тогда хоть освятите ее, что ли… Сейчас все свои колеса светят!

— И что, помогает? — усмехалась она, наблюдая, как Бурлаков в очередной раз копается в моторе «субару». В Бога бывший историк, получивший образование в советские времена, Мария Ипатьевна Слепцова не верила. И страшно удивилась, когда Федор, неожиданно приехавший несколько дней назад навестить родителей перед командировкой, встал на сторону Шурика.

— Ребята, — она растерянно обвела глазами свое немногочисленное семейство, остановив взгляд на муже, — а вы, часом, не того — не сдвинулись?

Полковник усмехнулся:

— Да ладно, Машунь, хуже не будет! Пускай освещают на здоровье!

Так вот и вышло, что Мария Ипатьевна, даже не подозревавшая, что процесс освящения машины займет столько времени, осталась ко вторнику, в который традиционно отправлялась в Москву за продуктами, а заодно заезжала на городскую квартиру смахнуть пыль, без колес. Мало того, так и сына в аэропорт по той же причине отвозила теперь не она сама, а Шурик на своем обшарпанном «Москвиче».

Возвратившись в кабинет после летучки, Александр Борисович Турецкий застал в своей небольшой, зато уютной приемной Славу Грязнова, активно кокетничающего с молодой секретаршей Наташей: по женской части Вячеслав Иванович был все так же неутомим, как и в стремительно удалявшейся в прошлое молодости.

— Завидую я тебе, Славка, — улыбнулся Турецкий, пропуская друга впереди себя в кабинет. — Тут, понимаешь, одно дело за другим на башку валится, одновременно грозя развалиться, начальство кровушку пьет, никак не насытится, спать приходится по четыре часа в сутки, а тебя еще и на посторонних секретарш хватает — не говоря о своих собственных!

— Ха! — Грязнов-старший с гордостью выпятил грудь и подтянул животик. — А где, ты думаешь, я беру силы на свою немалую трудовую деятельность?! Прекрасный пол предоставляет мне сей источник живой воды. Впрочем, вам с Меркуловым, погрязшим в семейной жизни, этого не понять.

— Но-но! — почти всерьез обиделся Александр Борисович. — Это я-то погряз в семейном болоте?

И он совсем было собрался назвать Славе парочку-другую имен, разумеется женских, но тот тут же сдал назад:

— Ну тебя я так, до компании приплел, чтобы Меркулов не скучал. А чего тогда интересуешься, если и у самого пока что имеется порох в пороховницах, а?

— Считай, дань традиции отдаю… Ладно, Славка, давай к делу!

— Так я уже часа два как при деле, — сообщил Вячеслав Иванович. — Кое-что интересное тебе приволок, правда, бумажонки, пока ты там совещался, успел забросить Померанцеву. Речь идет о нашем скульпторе, любовнике Голубинской.

— Что, отыскался его бизнес? — заинтересовался Турецкий.

— Гораздо лучше: отыскались некоторые детали биографии пятилетней давности.

— И?

— Пять лет назад клиент получил условный срок за мошенничество.

— Что же это нам, по-твоему, дает? — пожал плечами Александр Борисович.

— Кое-что дает: его полюбовница по этому делу тоже едва не загремела под суд, но отвертелась, проходила исключительно как свидетельница! Именно благодаря показаниям ее и еще одного типа Шварц получил срок условно и небольшой, а на отсидку отправился его подельник. Суть пересказывать?

— Пока не надо, Слав, давай лучше запись послушаем — позавчерашнюю. Во вчерашней ничего интересного нет…

— Ты все-таки не утерпел, прокрутил без меня? — усмехнулся Грязнов-старший. — Ладно, прощаю, так и быть. Ну а что касается Шварца, его судимость, пусть и условная, дает по меньшей мере то, что с представителями криминального мира, пусть и не самыми-самыми, этот господин точно пересекался!

Александр Борисович немного помолчал, но все-таки менять своих планов не стал, решив поподробнее ознакомиться с делом позднее. И, махнув Вячеславу Ивановичу на стул, вставил кассету с записью, сделанной Галей Романовой, в маленький плеер.

«— Сева?.. Привет, Вагин беспокоит… Прими мои соболезнования, упокой, Господи, его душу, хоть и был он не нашей с тобой веры!..

— Здравствуй, Руслан. — Томилин говорил заметно холодно, сухо. — За соболезнование спасибо, насчет веры — так и я вроде бы не слишком хороший христианин. Чего ты хотел?

— Так вот сразу и хотел.

— Послушай, мне сейчас некогда, поэтому давай без этих твоих экивоков. Без дела ты вряд ли бы позвонил, особенно после вашего последнего разговора с Ренатом. Если тебя интересует, сказал ли я о нем в прокуратуре, — да, сказал. Или что-то еще?

— Вот так всегда. — В голосе Вагина звучало искреннее огорчение. — Я к тебе, можно сказать, с душой, а ты… Есть у меня разговор, Сева, но нетелефонный.

— Ты все еще о контрольном пакете акций Сибирской ГЭС хлопочешь?

— Я же сказал — нетелефонный разговор, встретимся — поговорим.

— Завтра у нас похороны, Руслан. У тебя что, горит?

— Нет, конечно, и насчет прокуратуры правильно сделал, что сказал, а как же? Только лично мне бояться нечего, дорогой Сева… совершенно нечего, поверь!

Томилин промолчал, и Вагин продолжил:

— А встретиться я с тобой хотел действительно по делу, ты же теперь вместо покойного остался? Не случись с ним такая беда, я бы сейчас с ним беседовал.

— Беда, как видишь, случилась… Если хочешь, звони послезавтра, возможно, сумею найти время. Извини, больше говорить не могу!»

Послышался щелчок — Томилин отключился, не попрощавшись.

Но прежде чем Вагин положил свою трубку, им произнесено было словечко, верующему христианину решительно не подобающее.

— Здорово завернул, не находишь? — Турецкий усмехнулся и остановил запись. — Спешит господин Вагин, торопится переговорить с Томилиным, пока тот под свежим впечатлением убийства Мансурова, то есть максимально напуган.

— Да, он действительно напуган, — кивнул Грязнов. — А что там со вторым разговором?

— Сейчас… — Александр Борисович дважды прокрутил пленку, прежде чем вновь в кабинете зазвучал голос Вагина — на этот раз совершенно лишенный вкрадчивых, подчеркнуто смиренных интонаций.

«— Это я, Григорий.

— Слышу, не глухой… Почему с галимого номера?

— Мобильный разрядился… Слушай, Таран, ты не зарывайся, а слушай!

— За мобилой следить надо… Ну что еще?

— Жми на тормоз, понял?

— Жмурика напугался?

— Не твое дело, Таран!

— Ты базар-то тоже фильтруй… Ладно-ладно, понял, не дурак… Покедова!»

— Все, — сказал Александр Борисович, — дальше все разговорчики к нашему делу касательства не имеют. Чего молчишь, Слава?