А пока мужчины с помощью магии клепали из вездесущего бамбука экипаж (пришлось надзирать, ибо ездить в каретах эти аристократы ездили, а вот как они устроены — никогда не интересовались), Верат продолжал музыкально орать в местную тайгу. Но увы, на этот рев больше никто не откликнулся. Мне даже кажется, все вышло наоборот: если кто и гулял поблизости, от такого концерта улепетнул во все лопатки куда подальше.

Тогда уже Люпин предложил свою посильную помощь в поисках оленей. Сначала он хотел сам полететь верхом на своем крокодиле и осмотреть ближайшие окрестности, но фонарник каким-то образом скорчил такую грустную и отягощенную страданиями морду, что было решено отправить его на поиски без седока. Младший братец еще несколько минут проводил со своим питомцем брифинг, кого именно и в каком количестве нам надо. И нет, убивать нельзя, надо принести живыми. Откусывать кусочки тоже нельзя. 

В результате через два часа мы имели на поляне три штуки непонятно кого. Если это олени, то я звезда балета. Таких толстых и приземистых товарищей среди откормленных хрюшек еще поискать!

Но рога, умильные глаза, пятнышки на мохнатой (очень мохнатой и кудрявой, как у барашка) спине наличествовали. Да и цветочек уверял, что это олени и есть. Даже лучше, чем олени. 

Их тоже приложили магией, после чего все стадо послушно устроилось на полянке и принялось с такой скоростью брить налысо местную растительность, что я снова озадачилась:

— А чем мы их будем в пустыне кормить? И Шифоньер же еще… Ему тоже сено какое-то надо. 

Шифоньером мы решили назвать вот то большое и рогатое нечто, если кто не понял. Потому что как оно называется на самом деле, никто не знал. А цветочек сказал, что, скорее всего, никак не называется, потому что это неизвестный науке мутант. У него в каталогах такого нет.

— Мы их в пустыню не потащим, — решил Нарцисс, с такой любовью рассматривая пухлых кудрявых оленебарашков, словно это были не животные, а дети родные. — На границе с пустыней есть парочка деревень. Выменяем на лошадей или верблюдов. Вместе с кормом. Хоть целый караван можно будет организовать. Эти твари довольно ценные, редкие, и их почти невозможно поймать живьем. А тут две самки и самец, подарок судьбы! Их даже не сожрут, оставят на развод и разве что под хвостом не будут целовать. Та деревня, которую мы осчастливим этим стадом, лет через пять станет самой богатой на этом краю пустыни. Торговцы шерстью наверняка проложат отдельный путь в эту местность, чтобы скупать майрос.

— Тогда, может, еще раз попытать счастья и снова бабочку послать? Подождать еще полчаса-час мы точно сможем, еще телега не совсем доделана. Точнее, не прошла все испытания на прочность, вон, видишь, гоняют по склону?

— Не стоит жадничать. Этих бы в целости дотащить. Что-что там с телегой? Это она? Ты уверена?!

— Знаешь, я не очень того… не каретных дел мастер. — Пришлось смущенно тереть лоб. — По-моему, это больше похоже на смесь строительной тачки и инвалидной коляски. Но самое главное — оно едет! Ну, почти…

— М-да. Я пойду пешком, — решил Нарцисс, глядя, как слегка кособокая конструкция подпрыгнула на очередном булыжнике и еще больше просела набок, словно стоптанная калоша. Олеандры-конструкторы разразились бурными ругательствами и принялись бегать вокруг своей поделки кругами.

— Малыш говорит, что еще мясо нашел, — вдруг сообщил нам Люпин, который до этого миловался со своим крылатым чудовищем. — Но оно крупнее оленя, потому сразу не принес. Спрашивает, можно ли съесть.

— Пусть сначала сюда тащит, — нахмурился Нарцисс. — Мало ли, вдруг ядовитое… или ценное, — второе он сказал так, чтобы услышала только я. — А твой фонарник нам в пустыне еще пригодится, будет осуществлять разведку с воздуха. 

— Угу, понял, — кивнул нам братец и снова зашушукался с бабочкой. 

Еще через полчаса я озадаченно разглядывала неопрятную кучу пыльной шерсти, из которой в одну сторону торчали голенастые и когтистые кошачьи лапы, а в другую — тощие костлявые руки и лохматая голова. Человеческая.

— Только этого нам не хватало! — мрачно констатировал цветочек. 

Нарцисс

— Что это? То есть… кто это? — встревоженно спросила крапивка. 

— Ракшас, — хмуро ответил я, вглядываясь в неприятную находку. — Фонарник притащил труп ракшаса. 

— Разве они не на юге водятся? Нам же до них через всю пустыню.

— Правильно. — Я кивнул и осторожно потыкал носком сапога в тощий и пыльный тигриный зад. — Но этот дохляк как-то добежал аж сюда. Почему он в полуобороте, интересно? Ракшасы не любят долго задерживаться в этом облике. Он не самый функциональный. Наполовину тигр, наполовину человек. В твоем мире это называлось бы кентавром.

— Кентавр — это когда с лошадкой, — засомневалась Ортика, и вдруг до нее дошло: — Погоди! Так это одно целое?!

— Ну да… сфинкс? Тоже нет. Эм, котавр? — Я начал перебирать знакомые Ортике значения. 

— Я думала, просто хищник какого-то бедолагу не доел, — призналась девчонка, осторожно обходя труп по кругу. — Подавился, например. Вот Малыш и притащил эти остатки трапезы, не вынимая из пасти тигра. А оно вон как.

— Наверное, твой вариант был бы лучше. А в этом слишком много непонятного. Как вообще здесь оказался ракшас-подросток? Почему в полуобороте? Почему такой тощий и замученный? — Я потер пальцем переносицу. — У меня только одно логичное предположение: кто-то похитил ребенка и не смог довезти до невольничьих рынков живым. А потому выкинул труп подальше от дома, чтобы родители не нашли. Тогда лучше его даже не касаться, а фонарника замочить в мыльном растворе минимум на неделю. И то не факт, что поможет. Разгневанные родственники вынюхают… 

— Ай! — вдруг взвизгнула крапивка, точь-в-точь как любая девчонка, которая увидела на подоле своей юбки мышь. — Оно еще живое! — И схватилась за меня обеими руками. Но почти сразу отпустила и полезла к трупу: — Смотри, дышит! И лапками шевелит! 

— Куда?! — перехватил я девушку, не давая той дотронуться до спутанной шерсти. — Сказал же: не касаться! Я сам. Да не руками, не смотри так. Магией пощупаю. Но это все равно бесполезно…

Увы. Я оказался неправ. Это тощее замурзанное чучело, которое можно было назвать ракшасом с очень большой натяжкой, оказалось очень даже живое. Только замученное до последней степени. Обезвоженное, голодное и злющее, как целый ракшасский прайд на тропе войны. 

Хорошо еще, что эта мелкая дрянь могла только шипеть, рычать и скалиться. А на то, чтобы кусаться и царапаться, у нее сил не осталось. 

— Одичалый, что ли? — предположил Аконит, всматриваясь в подростка. — Нормальный давно уже бы принял животный облик, чтобы сохранить силы. 

Вообще, на рык, шипение и мой прочувствованный мат сбежались все. И теперь стояли неровным кружком вокруг комка грязной шерсти. А тот сверкал на нас раскосыми желтыми глазами, дергал хвостом и низко рычал, иногда срываясь на сиплый кашель.