Ох и ругалась же степнячка! Плакала, молила, угрожала из окна прыгнуть — но в ответ получила лишь угрозу быть привязанной к кровати. Ничего не поделаешь, пришлось подчиниться. Одно лишь послабление удалось вымолить — хотела Лисяна в лес к волхву съездить, поклониться ему в ноги. Князь, памятуя, кто ему жизнь спас, согласился.

Пока Вольский на ноги встал, прошло несколько недель. Запертая, словно птица в золотой клетке, Лисяна отчаянно страдала. Передвигаться ей разрешали только по палатам, да вечером дозволено было выйти на крыльцо, чтобы поболтать к зачастившим к ней большухам. Больше про Лисяну Матвеевну дурного сказать никто и не смел, вспоминая, как она с башни из лука по угурам стреляла.

И только когда уже начались дожди, когда ночи стали длинные и холодные, когда трава во дворе пожухла и пожелтела, наконец, Матвей Всеславович решил: пора.

Был у него к жене к тому же непростой разговор.

Лес осенний и в самом деле был прекрасен. Золотыми монетами шелестели светлые березы, роняли резные листья тяжелые дубы. Качали ветвями ели, на которых резвились рыжие белки. Шла княжеская чета тайными тропами, “следом лисицы”, как сказал Вольский. Была дорога для пришлых, длинная, широкая, а те, кто лисицей отмечен, к волхву могли по-свойски приходить. И зверь дикий их не трогал, и птица не боялась, и чужак не замечал. Оттого и пошли вдвоем, будто бы на прогулку обычную, словно это обычное дело, что князь с супругой гулять в лес ходят.

— Слушай меня, Лисяна, и думай крепко. Князем мне быть недолго осталось.

— Отчего же?

— Ранение даром не прошло. Стал я тяжел на подъем, неповоротлив. Вызовет меня кто на бой — убьет запросто. Да и смерть первого сына меня очень тяготит. К тому же битву я едва не проиграл. Так что лучше бы мне самому от княжеского венца отказаться, пока его кто-то не придумал снять с меня вместе с головой. Умирать я не собираюсь пока, хочу еще внуков понянчить да последнего своего ребенка на руки взять.

— Хорошо, — согласилась Лисяна. — Тебе виднее.

— Из палат в другой дом переехать придется. Кланяться тебе никто не будет больше. Да и челядь в палатах останется. Поэтому спросить хочу: останешься ли со мной, или, может, к брату вернешься?

— А что, ты мне разводную грамоту хочешь дать?

— Не хочу, но дам, коли попросишь. Все же тебя князя обещали, а не простого боярина.

— Кроме дома и имени что поменяется?

— Да ничего, пожалуй, — задумчиво ответил Матвей Всеславович. — Богатств у меня достаточно. Лавка моя личная, не княжья. Корабли, верфь — тоже мои. Жить будешь в достатке. Девки твои, если пожелают, могут с нами жить. Вот только войско твое разместить сложно будет, но что-нибудь да придумаю.

— А в тереме меня запирать еще будешь?

— Пока не родишь — непременно. Так пока не родишь, я тебя и не отпущу никуда.

— А если ребенок на тебя не похож будет? — тихо спросила Лисяна.

— Не так уж и важно. Я ведь его растить буду. К тому же старшие все на меня похожие, и внуки тоже рыжие. Обещаю — в вину не поставлю, не припомню. Ну, что скажешь?

— А что тут сказать? — вздохнула девушка. — Я клятву тебе дала, лисица меня подругой признала. Как могу слово свое назад взять? Разве ты муж мне плохой? Нет, не плохой. Заботишься обо мне, оберегаешь, ни в чем не отказываешь. Не пойду, с тобой останусь.

— Вот и славно.

Неясно было, ждал старый князь такого ответа или нет, но больше ничего и не сказал, да к тому же они уже выходили на поляну.

Волхв в привычной уже белой рубахе до пят, подпоясанной обычной веревкой, босой и простоволосый их уже встречал.

— С чем пожаловали, гости дорогие?

— В ноги кланятся хотели, да что-то не больно выходит, — усмехнулся Матвей. — Лисяне пузо мешает, а мне и вовсе лекарь запретил нагибаться.

— О! На колени падай, несчастный! Колени не болят?

— Сам же знаешь, что болят. Но… спасибо тебе, друг. Снова ты мне жизнь спас.

— Когда успел-то? Не припомню такого.

— Я заговором, что ты меня научил, кровь остановила, — ответила за мужа Лисяна. — За ученье благодарность прими.

И поставила на землю тяжелый короб с куриной тушкой, яйцами, сметаной и большим куском толстой шерстяной ткани.

— За жизнь спасенную — маловато, — нагло заявил волхв. — За уроки — лишко будет. Но спасибо, пригодится. Вот что, Матвеевна, на пару слов…

Отвел Лисяну в сторону и сказал тихонько:

— Степь твоя просторна и дика. Над ней летает ветер и светит солнце. Дожди орошают землю, кони скачут куда хотят. Земли моров другие. Леса дремучие, дома каменные, зимы длинные. Подумай, дочь степей, хорошенько подумай.

— Я подумала. Здесь богатство и почет. Здесь я — сама себе хозяйка.

— Не в золоте и жемчугах истинное богатство. И не в почете счастье.

— А в чем, волхв?

— В любви, степная птичка. В свободе. В истине.

— Я любить не умею, — отмахнулась Лисяна. — И я свободна как ветер. Сама свою жизнь строю.

— Время твое еще не пришло. Но решение принято, верно? Иди, дочь лисицы и мать лисенка. И помни: свою дорогу ты выбрала сама.

— Погоди, Зимогор, — спохватилась девушка. — А уроки? Я учиться хочу!

— Какие тебе уроки, тебе рожать со дня на день! Вот зима кончится, я непременно к тебе приду. Или ты приходить будешь. Тогда и поговорим про уроки.

Лисяна кивнула, совершенно довольная ответом.

Любовь… Любовь!

Что это такое?

Она видела настоящую любовь — в глазах Нарана. Видела, как меняется колючая и злая Дженна, когда Баяр обнимает ее. Видела, как счастлив брат, когда держит на руках сына. Но видела еще, как отрезала косы Сельва, у которой иштырцы убили мужа и сына. И пустые лица вдов, и побелевшие за одну ночь косы матери.

Нет уж, не нужно. Ей и так хорошо. К тому же очень скоро у нее родится ребенок, которого она и будет любить всем сердцем. А мужа она почитает и уважает, и этого вполне достаточно.

12 лет спустя

В Лисгороде было раннее весеннее утро. Солнце только-только поднималось над каменными стенами города. Копыта кохтских коней звонко цокали по выложенной досками улице. Народ ещё спал, разве что рынок работал в такую рань. Пахло прелой листвой, конским навозом и свежим хлебом.

В Лисгородском княжестве кохтэ были впервые после славного разгрома угурцев. Раньше лисгородцы предпочитали вести торговлю на нейтральной территории, ближе, пожалуй, к степям. Теперь же вот зазвали в гости, да и понятно. Кохтэ за последнее десятилетие стали гораздо сильнее и многочисленнее. Молодой хан правил железной рукой, подчиняя непокорных соседей одних за другими. Первыми пали иштырцы, следом – куманы. Тирахи, вечные соседи-враги, оказались мудрее. Пришли с торговым договором, женщин привели – красивых и юных, породниться решили. Теперь тирахи – те же кохтэ, только масти другой немного. Но это недолго, смешаются быстро народы.