– Две тысячи?

– Такая цена. Коробка – тысяча, в ней двенадцать штук. И тысяча доставка. Налог с продаж – на доставщике. И уж извини за нахальство – два печенья мои. Комиссионные.

– Спасибо. Я сам схожу куплю.

– Не получится. Для пациентов, которые норовят смыться, имеется запас морфия. Когда дело касается режима, больница все равно что тюрьма – по ночам не войдешь не выйдешь. На наше счастье, среди пациентов есть один тип, настоящий спец… у него три судимости. Он здесь нашел входы и выходы, о которых даже охрана не знает, и поддерживает связь с внешним миром. Каким проходом он пользуется, никто не знает. Я тебя с ним познакомлю, как свет погасят. Он трепаться не любит. Хороший парень. Тысяча – нормальная цена.

Из носа опять потекло. Я вытерся рукавом пижамы. Снова кровь.

– У меня кровотечение не прекращается.

– Я хотел у тебя спросить… – Коротышка прищурился и бросил в мусорную корзину сигарету, которую долго мял в пальцах. – Ты помнишь? Как я тебя хлестал по физиономии?

– Так это был не сон?

– Вообще-то, я старался полегче. Ты уж извини. Но ты так храпел. Если бы не я, за тебя бы взялся кто-нибудь еще. Мог бы такого жесткача тебе устроить. Это все ветер. Из-за него все малость не в себе.

Я провел рукой по лицу. Отек от пощечин еще не спал, осталась и боль.

– Спасибо и на этом. – Я сложил вчетверо две купюры по тысяче и щелчком переправил их на кровать соседа.

– Брось ты свою иронию! – Он достал новую сигарету. – Посмотри лучше на мои волосатые ноги. Как тебе? Мои предки, наверное, вышли из тех племен, что жили в Японии, когда был Дзёмон[16]. Про этих волосатых людей даже в «Манъёсю»[17] написано. Они поселились в Японии намного раньше племени ямато[18]. Так что я из знаменитого рода.

Мне стало сильно не по себе. А вдруг он спросит про мои ноги, что ответить? И я решил перехватить инициативу.

– Я пошел в туалет.

Присев на крышку унитаза, я закатал штанины. Картина была хуже, чем ожидалось. Даже школьное привидение, малышка Ханако, увидев мои ноги, наверняка заорала бы во все горло и пустилась в бега. Не волосы, не растения, а черт знает что. Вроде сада, брошенного хозяевами после наводнения. Между безжизненными, почти засохшими остатками стебельков пробивались новые, хилые побеги. Моей плантации недолго жить осталось, скоро все сгниет. Интересно, что врачи написали в моей карте? Поняли, что челюсть не сломана, а до остального какое им дело? Кстати, дежурная сестра тоже кроме пузыря со льдом больше ни на что внимания не обратила.

Вернувшись, я застал Дзёмонского Человека на кровати. Он сидел, расставив ноги, и раскладывал карты. Пасьянс, наверное.

– Нравится? Могу уступить по сходной цене.

Оказалось, что это не карты, а порнографические карточки. Прилипшие друг к другу мужчина и женщина. Головы на фотографиях были отрезаны, сразу видно, что снимал любитель, но из-за этого запечатленные сцены выглядели еще похабнее.

– На поляроид снимали?

– Ага! Собственное производство. Не удивляйся, это моя дочка. Дочка есть дочка, отец есть отец. Но этот… который с ней, – не я. Это уж чересчур…

Ветер сдул еще несколько летучих мышей. Послышались чьи-то громкие отрывистые стоны.

– Кто это?

Дзёмонский Человек раздраженно подгонял меня:

– Решай скорей. Я же не могу все время весь расклад на кровати держать. Одна карточка – пятьсот иен.

Я стал мысленно примерять к туловищу безголовой девушки на фотографиях лицо со скошенными книзу уголками глаз. Так дети, играя, прикладывают вырезанные из бумаги наряды к бумажной кукле. На каком снимке лучше всего? Пожалуй, эти три… Но я не мог себе позволить бросать деньги на ветер, поэтому без всякого желания выбрал из трех одну и быстро сунул в карман.

– У тебя сдача будет?

– Ладно, потом отдашь. Слушай, а у тебя хороший вкус…

– У твоей дочки какие глаза?

Где-то вдалеке прогремел гром. Звук как на взрывных работах в горах. И тут же, будто разбуженный этим грохотом, кто-то опять застонал. Уже сильнее. Дзёмонский Человек собрал фотографии, сунул их за пояс халата. Потом повернулся туда, откуда через проход по диагонали доносились стоны, и рявкнул, словно кулаком ударил:

– Да заткнись ты там!

Окрик, однако, не возымел никакого действия. Напротив, стоны стали только громче. Горло издававшего их человека, казалось, было забито мокротой. Сначала оно испускало долгий, свистящий как сквозняк хрип, за ним следовало бульканье, напоминающее звук, с которым вода просачивается в забившийся водосток. В паузы между частями этой симфонии встраивались протяжные скорбные стоны, оплетающие слушателей словно паутиной. Человек будто соревновался с ветром, завывавшим за окном.

По внутренней связи глуховатый голос объявил:

– Говорит парковка выполнения обета. В соответствии с божественным откровением преподобного бодхисаттвы Ханакумбы Дзидзо ворота клиники закрываются.

– Что это такое? Парковка выполнения обета…

– Странно, я ничего такого не слышал.

– Может, я ослышался?

– А я слышал, как сказали: «Парковка Чиангмай».

– С какой стати? Чиангмай – в Таиланде или где-то там…

– Выходит, разные люди слышат по-разному. Ну и ладно. Похоже, тут ни у врачей, ни у сестер общего мнения нет…

– Странное объявление.

– Ну это же больница.

– Вот как человек мучается. Надо, наверное, сообщить сестре?

– Да ничего. Через двадцать минут после объявления с парковки в больнице выключают свет. Как раз перед этим сестры совершают последний обход…

– Спать же невозможно.

– Днем он только дрыхнет, а как вечер – начинается концерт.

– Но это невыносимо!

Как он и предсказывал, скоро, быстро семеня, появились две сестры. Не производя шума, они отдернули занавеску, которая отгораживала стоявшую у двери в другом конце палаты кровать. Лежавший на ней старик с красновато-лиловым лицом схватился высохшими, как у мумии, пальцами за капельницу и заорал словно мартовский кот. Затеял флирт со смертью. Сестры подхватили кровать с двух сторон и выкатили в коридор.