Ответ был краток. Это самый простой случай. Но бесплатно что-то делать он не готов – им нужны деньги, чтобы после организационного собрания официально оформить свою ассоциацию. Кроме того, понадобятся деньги на препараты, еще нужны подпись и печать исполнителя или отпечаток его пальца…

– Сколько всего нужно?

Оргвзнос – десять тысяч, препараты – десять. Всего – двадцатка. Для кого-то дорого, для кого-то дешево. Наверное, не так уж и дорого. Торговаться нужды не было – через несколько секунд на столе лежала пачка тысячеиеновых купюр.

– Он говорит, что через пять минут подвезет к заднему входу препараты. На красном минивэне.

Колясочник сосчитал деньги и удовлетворенно щелкнул по пачке ногтем:

– Двадцать три тысячи… Если мы попросим забрать лекарство нашего специалиста… – Он взял из пачки одну бумажку и протянул ее Гипсовому Корсету. – Еще две тысячи остается. Что будем с ними делать?

– Это будет плата исполнителю. Я не знаю, что это за штука, но в любом случае кто-то должен заставить старика ее выпить.

– Он говорит, проскочит без проблем. Это вроде сладкого сиропа. Из корня аконита…

Из угла послышался голос:

– Модная тема в последнее время, да? Но ведь все сразу откроется.

– Если мы не дадим поводов для подозрений, судебного вскрытия не будет. – Конечно, я хотел бы не касаться этого дела, но молчать тоже не мог. – Потому что непосредственной причиной смерти будет не отравление, а удушье. Сначала дадим ему аконит, который парализует мышцы, потом аккуратно накроем мокрым полотенцем рот и нос. Он тихо преодолеет границу между жизнью и смертью.

– А кто будет это делать? – Дзёмонский Человек вызывающе обвел взглядом присутствующих, одного за другим.

– Конечно, потянем жребий. Деньги все вносили, так что… – Голос Студента звучал сухо, надтреснуто.

Человек с короткой стрижкой в кимоно и солнечных очках воскликнул, брызгая слюной:

– Кто-то сигналит!

– Пойду посмотрю. – Гипсовый Корсет легко, словно облачко дыма, поднялся с места.

– Я не хочу умирать, – донесся откуда-то чей-то вздох.

Студент оторвал лист настенного календаря (до конца месяца оставалось три дня), расстелил на столе и стал готовить лотерею. Дул на каждую отрезанную полоску бумаги, определяющую судьбу, и бормотал какую-то молитву.

Я медленно жевал шестую рыбку. А душа просила спелого помидора.

После напряженной паузы дверь душевой наконец распахнулась и на цыпочках вошел Гипсовый Корсет. В руке он держал обернутую в целлофан пластмассовую коробку размером с катушку 35-миллиметровой кинопленки.

– Он вроде как иностранец. Но шпарит по-нашему, дай бог каждому. Полукровка что ли?

– Он американец.

– Круто! Сказал, что завтра придет тебя навестить.

– Ну, давайте тянуть. – Студент выпятил грудь и обвел взглядом присутствующих.

– Я пас, – спокойно бросил Гипсовый Корсет и направился в свою палату.

– Но мы тянем жребий, кто будет исполнителем.

– Это без меня.

Слова, которые до этого никто не решался выговорить. Что это было: мужество? безразличие?…

Вдруг все встали, будто происходившее до сих пор в курилке их совершенно не касалось, и как ни в чем не бывало разошлись по своим кроватям.

– Ничего не поделаешь, – Дзёмонский Человек положил руку на плечо павшего духом Студента, взял со стола маленький флакон и сунул ему в руку. – Нечего рассиживаться. Действуй, пока никто не видит. Полотенце как раз висит у старика на спинке кровати…

– Все жулики!

– Подействует сразу. Дашь ему выпить и сразу полотенце на голову.

– Сволочи! Вы…

Мы с Дзёмонским Человеком оставили хлюпавшего носом Студента и вернулись к себе. Минут через пятнадцать Студент появился у изголовья моей кровати.

– Ну что? Сделал дело?

Студент лишь продолжал всхлипывать. Я протянул ему коробку с печеньем. Он успокоился и откусил у рыбки хвост.

– Какое сладкое…

Бушевал ветер. Внутри него я слышал шум другого ветра. Сомнений быть не могло: в этих звуках было праздничное оживление.

Разыгралась настоящая буря. Ветер налетал на здание больницы с северо-востока почти под прямым углом. Где-то высоко с глухим шуршащим гулом сталкивались воздушные потоки, с разной скоростью бороздившие небесный океан. Неровности земной поверхности создавали свою музыку, похожую на шипение граммофона. В атмосфере варился густой информационный суп, из которого, обратив свой слух в высокоточный звуковой анализатор, я пытался выловить отдельные звуки.

Манящие звуки… зовущие голоса…

Объявление на станционной платформе? Дребезжание дешевого динамика, извещающего о прибытии или отправлении поезда. Но кто же мне говорил? Точно! Дзёмонский Человек! Что с наветренной стороны нет никаких железнодорожных станций. Там ни полей, ни жилья – ничего. Только холмы из песчаника, которые с трудом выживали за счет приютившихся на них корявых сосен. Задувавший с моря северо-восточный ветер гудел в больших раковинах и летел дальше через холмы.

Сдаваться я не хотел. Сполз с кровати и пошел по проходу. Раздвинул пальцем жалюзи на окне. На улице хоть глаз коли. Тьма кромешная – ни одного уличного фонаря, не то что станции.

Несмотря на это, я настойчиво вглядывался в темноту, пока в воздухе не замелькали частички света. Они танцевали перед глазами. Должно быть, это иллюзия, подумал я. Обман зрения. Недаром говорят, что в девяноста процентах случаев в темноте за призраков и прочие видения принимают какие-нибудь деревья.

И тут под сводами больничного корпуса зазвучал странный чужой голос:

– Говорит парковка выполнения обета. Парковка закрыта. Через несколько минут прекращается прием пожертвований преподобному бодхисаттве Ханакумбе Дзидзо. Просьба поторопиться.

Объявление прозвучало в сопровождении хора простуженных воющих обезьян:

– Помоги мне, помоги мне, помоги! Очень я прошу об этом: помоги…

Вот она, маленькая зацепка! Нельзя сказать, что между Сай-но Каварой и этой клиникой нет никакой связи. Очевидно, все в этом мире – от и до – переплетено и связано между собой. Может статься, я снова повстречаю где-нибудь маленьких демонов. А значит, и ту девчонку в длинной, не по росту, грязной майке, которая не давала мне покоя. Почему-то за время, что я провел в Сайно Каваре, я ни разу ее не коснулся. Хотелось дотронуться до нее, ощутить упругость ее кожи.

– Ты чего не спишь? – Через щель в занавеске на меня смотрел глаз Дзёмонского Человека.