У меня пересохло в горле. Я достал кубик льда из подвешенного к челюсти мешка, сунул в рот. Холодная решимость прокатилась от верхней челюсти ко лбу над переносицей.

– Вы слышали про организационное собрание Японского клуба эвтаназии? Между прочим, этим клубом управляют мои знакомые.

– Да хватит тебе! – резко осадил меня Дзёмонский Человек. Никто не проронил ни слова.

В этот момент дверь душевой распахнулась и появился по-детски улыбающийся великан в гипсовом корсете. Его тело казалось легким, мягким, как дым или воздушный шар, оно словно не имело веса, только объем, оболочку. В руках у него была коробочка в тонкой обертке из прессованной древесной стружки. Я открыл уже рот, чтобы сказать ему спасибо, но он меня опередил и поблагодарил очень вежливо. Наверное, было за что. Тысяча иен за доставку – неплохой приработок.

Взяв коробочку с рыбками, я купил банку кофе и вернулся на кровать. Я выбрал из дюжины плотно уложенных печений два, положил на крышку коробки и, как обещал, передал Дзёмонскому Человеку.

– Начинать надо с кончика хвоста. Хвост – самая важная часть.

Печенье и вправду оказалось неплохим. Мне всегда нравилась начинка из фасолевого мармелада. Будь у меня выбор, я бы предпочел начинку комочками, а не протертую через сито, как в этих рыбках. Может, надо было полумесяцы заказать…

Я взялся за второе печенье, с хвостика, и только закончил его грызть, как из коридора, где лежал старик, понеслись тяжкие стоны, которые можно было принять за далекий собачий вой. Неужели это просто мания преследования? Или скорее физические страдания, проявляющие себя на психологическом уровне?

Студент с опухолью на подбородке робко заглянул ко мне:

– Приятного аппетита. Я уже больше не могу. Нельзя ли связаться с клубом эвтаназии? Умоляю. Хоть на стенку лезь, честное слово. И дело не только в том, что он всех достает своими стонами. Я смотреть не могу, как человек мучается. Ведь это будет не убийство. Он и так уже мертвый. Надо просто убить его еще разок. Согласны?

– Опасная затея, чрезвычайно опасная.

Дзёмонский Человек откусил у рыбки хвостик, выдавил начинку и принялся ее слизывать, виляя при этом задом, как морской котик. Студент не отступал:

– Давайте оставим идеализм в стороне и будем реалистами. Если так посмотреть, то эвтаназия – это гуманно. Вот в Америке только что Верховный суд одобрил применение эвтаназии в отношении обезьян, которых использовали в экспериментах…

– Люди все-таки не обезьяны.

– Если я узнаю, что опухоль злокачественная, не задумываясь выберу эвтаназию. Разве это жизнь – валяться тут, как бревно?

Ну что? Две позиции. Какую выбрать? Предположим, окажется, что мой дайкон – болезнь неизлечимая. Соглашусь ли я на эвтаназию? Если эти ростки просто невозможно вывести, их можно скрывать под носками. Но вдруг рассада станет распространяться по всему телу, прорастет в глаза, нос, уши, рот, затем в уретру, задний проход? Вдруг в конце концов я превращусь в растение, напоминающее огромный клубок зеленых водорослей? Тогда, конечно, эвтаназия – единственный выход. Наверное, за человеком должно быть закреплено право на самоубийство.

Прерывистые завывания в коридоре стали еще громче. Потом голос задрожал, наступила пауза, и он стал затихать, как удаляющаяся сирена. Снова зажужжал моторчик аспиратора.

– Больше не могу! Это же пытка для него, и сестер жалко. Для чего человека лечат? Чтобы вернуть ему человечность. Ведь так?

– Хоть и так… – Дзёмонский Человек целиком запихал в рот печенье, из которого высосал всю начинку.

– Хорошо. Позвоню и спрошу. – Я представил, как буду выглядеть, когда превращусь в клубок водорослей. – Но за результат не отвечаю.

У меня есть особый дар – я никогда не забываю имена или номера телефонов, которые мне называют. То есть если я что-то запомнил, это вроде мой долг. Я взял оставшиеся пять рыбок и направился с ними в курилку; там было так накурено, что под потолком висело сизое облако дыма.

– У меня есть телефонная карточка. Еще двадцать две минуты осталось. – Студент достал из кармана рубашки карточку.

Старик провалился в сонное беспамятство. Убедившись, что сестра вернулась на свой пост, я быстро набрал номер. После третьего гудка трубку сняли. Мужской голос. Я облегченно вздохнул. Если трубку взял, значит у них нормально.

– Убийца? Это я. Узнаешь? Спасибо тебе. За больницу заплатили, ты уж извини. Как верну свою кредитку из клиники, куда я сначала попал, сразу…

Мастер Убийца начал оправдываться:

– Если бы я так неудачно не попробовал вставить челюсть на место, ты бы не попал в больницу.

Посетители курилки с надеждой не сводили глаз с трубки, готовые в любой момент взорваться криком. Как подступиться к эвтаназии? Начнешь что-то об этом говорить, а вдруг уже в этом состав преступления?

– Как у нее дела?

– Вечером опять пошла кровь собирать. Прямо как одержимая. Сегодня надеется на хороший урожай. Такая воодушевленная ушла. Даже глаза перед выходом накрасила.

И ты ничего не подумал, Убийца? Мне так это совсем не нравится. Кстати, можно вопрос? У вас на двери полно разных наклеек, и что-то там было про эвтаназию… Японский клуб эвтаназии. Организационное собрание… Как раз об этом хотел спросить.

Я почувствовал, что он колеблется. Стал торопливо объяснять, что к чему, но он тут же решительно оборвал меня:

– Не грузи меня подробностями, не хочу быть соучастником. Я только научу тебя технике организации идеального преступления, соответствующего твоей ситуации. Условие лишь одно – жертва не должна очень дорожить жизнью…

– Это я гарантирую на сто процентов. Он еле дышит. И стонет все время…

Посетители курилки навострили уши; казалось, они догадывались, что разговор идет нормально, и на их лицах, одинаково скованных напряжением, стали вырисовываться разные чувства. У каждого свое: надежда… страх… замешательство… любопытство…

– Разумеется, я не прошу, чтобы ты взял на себя ответственность в таком вопросе. Это вопрос этики. Понимаю. Очень сомневаюсь, что хоть одна душа пожалеет о его смерти. Здесь у нас вокруг телефона собралось сейчас человек десять, и будь хоть один против, я бы не смог тебе позвонить. Лично я не хотел бы ввязываться в такое опасное дело. Ну ничего. Не знаю, сколько ему точно лет. Восемьдесят, наверное. Кожа не просто в морщинах, она хрупкая какая-то. Как сибугами[19]. Знаешь, что такое сибугами? Короче, он похож на хорошо сохранившуюся мумию… Что у него? Может, сердце или печень, а может, рак…