– Чем ты занимаешься? – спрашивает Мика.

– Ничем. Или всем понемногу. Какой ответ тебя устроитбольше?

– И тот, и другой. Ты свободный художник?

– Свободный, но не художник.

Мика мелет кофейные зерна в ручной кофемолке; хорошо, чтоона не увезла кофемолку в «Ноль» со всей остальной утварью. Задача Мики –отвлечь парня от мыслей о тунце, и она надеется, что запах свежемолотого кофеэтому поспособствует. Попутно Мика думает о том, что до сегодняшнего дня малозаботилась о надлежащем оформлении собственной карьеры. Информационном(кажется, это называется пиаром) и всяком другом. Почему она не принималаучастие в кулинарных конкурсах? – титул «Лучший шеф-повар ресторановРоссии» принадлежал бы ей по праву. Это все немцы – они всегда довольствуютсятем, что есть; Мика не проявляет никаких амбиций, сидит на попе ровно и почтине покидает «Ноль» – вот они и рады. Вот они и счастливы безмерно.

Mißgestalten!..[26]

А еще неплохо было бы организовать школу десертов иавангардную студию шоколада, и сайт в Интернете, – и месяца не пройдет,как он станет лучшим гастрономическим сайтом, Мика в этом уверена: пять, а то идесять тысяч посещений в день, форум, гостевая книга, персоналии, пресса о нас,рецепт недели.

Мика никогда не была в Интернете, и у нее даже нет своегопочтового ящика.

– …Одно время я работал на скотобойне.

– Чудесно.

– Отлавливал бродячих собак.

– Потрясающе.

– Был санитаром в морге.

– Великолепно.

– Был помощником таксидермиста.

– Таксидермисты – это люди, которые изготовляют чучела?

– Именно.

– Восхитительно.

О чем могла бы рассказать Мика? О городских рынках, зачертой которых она превращается в богиню и толпы людей жаждут одного –прикоснуться к складкам на ее платье? О соусах, которые развязывают языки изаставляют откровенничать об ушедшей любви, о невстреченной любви и о вещах, неимеющих с любовью ничего общего? О мясных блюдах, число ингредиентов в которыхникак не меньше тридцати? О салатах, в которые она всегда добавляет листикмяты? Гм-м… Все это блекло, тускло и не идет ни в какое сравнение с феерическойработой на скотобойне.

– Ты много повидал.

– Да уж, немало.

– А… моя сестра? Как вы с ней познакомились?

– Через одних знакомых парней. Я просвещал их в такомвопросе, как промышленный альпинизм. В последнее время я как раз этим изанимаюсь.

– Промышленным альпинизмом?

– Да.

Познания Мики в промышленном альпинизме не так уж велики:растяжки и рекламные щиты на уровне двадцать пятого этажа, мытье окон надвадцать втором, монтаж стальных конструкций на семнадцатом, а еще установкаангелов на шпилях и нанесение сусального золота на купола – слой за слоем.Необходимо ли для этого патриаршее благословение, или вполне можно обойтисьлокальным – от местного отца-настоятеля?..

– Это опасная работа, – замечает Мика.

– Для тех, у кого есть крылья – нет. – Ящерицы ибогомолы в глазах парня совершают немыслимые кульбиты, оторваться от ихсозерцания невозможно.

– Это шутка?

– Почти. Когда мы с твоей сестрой поженимся и когда онаполучит сертификат…

– Какой сертификат?

– Да промышленного альпиниста же!.. Можно будет считатьэту работу семейным бизнесом.

Семейным

Семья

Когда мы поженимся – такие перспективы почему-то совсемне радуют Мику – в данный конкретный момент. Быть нянькой двум или тремобормотам, которых наплодят Васька и этот парень, вытирать им сопливые носы игрязные задницы? Увольте, увольте, увольте!.. Готовить им – земноводным,насекомым, пресмыкающимся – манную кашу (вкусненького они от Мики не дождутся),в то время как счастливое семейство будет парить над городом с сертификатом,пришпиленным к основанию крыльев – ни-ког-да.

– Ты как будто сердишься? – Этот парень легкососкакивает со стола, вынимает из Микиных рук турку с едва не сбежавшим кофе исам разливает его по чашкам.

– Чашки не мешало бы прогреть… – Микин голос слаби слегка подрагивает.

– И так сойдет. Ты сердишься?

– Нет. Просто считаю эту работу опасной. Для девушки,во всяком случае.

– Ясно. Переживаешь за сестру?

Открытие последней минуты, а может, последних тридцатисекунд: Мика совсем не переживает за Ваську, хотя бы она и висела на верхотурекакого-нибудь бизнес-центра, держась за карниз одними руками. Ничего с Васькойне случится. С такими никогда ничего не случается, такие всегда выходят сухимииз воды. И, прожив долгую жизнь, благополучно отклячиваются в собственнойпостели, накачанные витаминными препаратами, обколотые ботоксом, с круговойподтяжкой лица: даже перед смертью они пытаются молодиться, раз уж не пришлосьумереть молодым.

– …Переживаю. Да.

– Не волнуйся. Я всегда буду рядом с ней.

Странно, но этот парень вовсе не выглядит влюбленным вВаську, а уж Мика знает, как должны выглядеть влюбленные: один бедолага Ральфчего стоит!.. А впрочем, откуда Мике знать, как вообще выглядят влюбленныепромышленные альпинисты, и влюбленные таксидермисты, и те, кто работал набойне? С Ральфом все более или менее понятно – блеклый фашик, немчура поганая,готовая шлепнуться в благоговейный обморок от одного запаха пирога с капустой игрибами, томящегося в духовом шкафу.

Ни одной татуировки на бледной коже Ральфа нет.

Вот если бы поменять их местами – Ральфа и этого парня…

Нет.

Нет-нет-нет.

Мика совсем так не думает, Мика совсем этого не хочет(думает, хочет!) сделать Ваську счастливой – разве не о подобной перспективемечтала Мика всю свою жизнь?…

Она совершенно не помнит, о чем мечтала всю свою жизнь.

Вот черт.

– Ты действительно любишь ее? – Прежде, чемпроизносить это, Мике не мешало бы позаботиться об акцентах – чтобы вопрос неказался откровенно двусмысленным.

А он кажется. Вот черт.

– Какой ответ тебя устроит больше?.. Он еще издевается,сукин сын!

Определенно – издевается. Вот и ящерицы с богомолами – они,наконец, оставили в покое его глаза, переползли ниже и уже здесь разделились:богомолы выскакивают через ноздри, а ящерицы просачиваются сквозь губы: один задругим, одна за другой.

Их конечная цель – Мика.