Мысль, пришедшая только что в голову, сильно походила на правду. А особенно если учесть все остальные факты, почти не остается места для сомнений, что так все и было.

«Зачем? Зачем Антону убивать своего друга, а затем и Семенова?»

На этот вопрос я не могу ответить. Пока не могу.

* * *

Окончательно прихожу в себя только на углу Зарубина и Рахова, паркуя машину на небольшой стоянке у кафе «Ностальжи». Есть не хочу совершенно, просто мне нужно время посидеть и спокойно подумать. В машине делать это совершенно не хочется.

Заказываю чашку кофе с коньяком и углубляюсь в мысли.

Итак, что мы имеем?

Этот вопрос я периодически задаю себе в течение двух последних суток и с грустью признаюсь, что ни на шаг не приблизилась к разгадке. Наоборот, вопросов только прибавилось. Да и положение мое стало из плохого просто отвратительным! Если меня еще вчера побуждали к расследованию смерти главы «Данко» в основном душевные порывы, то теперь к ним прибавилась еще весьма ощутимая угроза оказаться главной подозреваемой в двойном убийстве.

«Артист». Что же этим хотел сказать умирающий шантажист? Кличка собаки его приятеля? Что может быть общего между смертью Санька и симпатичным, в общем-то, псом?

Обычно в такой ситуации человек спешит сказать самое важное! А тут — кличка пса.

«Может, он другое имел в виду? — спрашиваю себя, делая большой глоток. — Почему ты прицепилась именно к собаке? Только потому, что не знаешь, к чему или к кому еще могут относиться его слова?!»

Некоторое время тасую в голове различные варианты, но все они представляются мне в конечном итоге один нелепее другого.

Не имею склонности к отвлеченным размышлениям. Ну а в сложившихся обстоятельствах для меня это просто непозволительная роскошь. Времени у меня в обрез, что я отлично понимаю.

Потому переключаюсь ко второму насущному вопросу — до встречи со вдовой господина Киреева остается совсем немного времени.

«Итак, что ей от меня может быть нужно?» — спрашиваю себя.

«Скорее всего, будет уговаривать не соваться туда, куда не просят».

«Артист, артист», — вновь вертится в голове, когда я покидаю «Ностальжи».

* * *

Однотонная музыка уже основательно меня начала раздражать. Не знаю, кому вообще может это нравиться?! Я уже готова была сорвать зло на бестолкового вида барменше, когда увидела Анну. Такая же невозмутимая и спокойная. Только чуть бледновата. Оно и понятно — не каждый день мужей хоронишь! Даже если семейная жизнь и не наполнена страстной любовью, занятие не из приятных.

— Послушайте, — начала она без долгих предисловий. — У меня всего один вопрос: когда вы нас оставите в покое?

— Вас — это кого? — сразу уточнила я. В моем голосе тут же прорезались стальные нотки. Когда нужно показать коготки, это делаю будь здоров! Кажется, вдова это уловила и в следующем раунде сбросила обороты.

— Сколько? — безучастным, даже скучноватым, голосом изрекала Анна.

— Что — сколько?

Я сделала удивленное лицо, хотя отлично поняла, что она имеет в виду.

— Не притворяйтесь! Сколько вам нужно денег, чтобы вы перестали копошиться возле меня и моей дочери? Понятно, что вы хотите использовать ситуацию и заработать. Я спрашиваю: сколько?

Честное слово, я еле сдержалась, чтобы не вмазать от души по ее холеной физиономии! Но вовремя успокоилась.

— Денег мне не нужно, — спокойно отказалась я. Даже сама поражаюсь, насколько спокойно! — Мне нужно только одно — найти настоящего убийцу вашего мужа. Я почему-то думала, что это и в ваших интересах. Или это не так?

Некоторое время Анна молчала, глядя мимо меня. Мой вопрос леди в трауре просто проигнорировала. Затем еле слышно произнесла:

— Сегодня Катя подписала признание. Она зашла в кабинет посмотреть, что с Андреем. Он все же ее отец… был. Из любопытства открыла сейф. Тот неожиданно проснулся. Пьяный, не разобрал, кто перед ним, накинулся на собственную дочь…

— Попытался изнасиловать, — вставляю я реплику, уже отлично поняв, куда она клонит.

— Откуда вы знаете? — несколько оторопело посмотрела на меня Анна Андреевна, затем спохватилась: — Ну, да!

— Кто адвокат вашей дочери?

— Камневский Артур Борисович.

— Можете не волноваться. Он Катю вытащит. Скала — так его кличут. И совершенно справедливо! Если не подчистую отобьет, то на условное наказание — точно можно рассчитывать!

— Так он мне и сказал, — согласно кивнула она. — Теперь вы понимаете, что своей возней вы только навредите девочке? Есть, слава богу, пока и без вас кому о ней позаботиться.

Теперь уже молчала я, не торопясь отвечать на ее вопрос.

— А вас нисколько не коробит то, что Катя страдает за чье-то преступление? Ведь вы сами ни на секунду не поверили, что это она убила вашего мужа?

— Какое вам дело до моих чувств?

«Верно, какое…»

И тут словно игла пронзила мой мозг. Черт бы побрал! Так все просто! Нужно было понять это сразу, еще тогда, когда девочка обнимала пса. Тогда, когда она в своем рассказе споткнулась на событиях на втором этаже особняка. Кого Катя могла покрывать?! Да только ее! Свою мать!

От этой простой догадки меня бросило в легкий озноб.

— Мы с вами прощаемся…

Киреева уже начала подниматься, когда я наконец очнулась.

— А как с шантажистом быть? Или вы нашли пленку?

— Что?! Каким шантажистом, какая пленка?!

Она так стремительно рухнула обратно, что я на секунду испугалась, выдержит ли стул.

Я наблюдала за ее реакцией так внимательно, как только умела. Но в этом не было особой нужды — все и так отчетливо отразилось на ее лице. От восковой маски не осталось и следа!

— О той самой, о которой вы разговаривали ночью со сторожем.

На сей раз моя реплика не привела к ожидаемому результату. Анна Андреевна, похоже, справилась с собой, и ее лицо вновь приняло безразличное выражение.

— Ночью? Не понимаю, о чем вы говорите.

— Я слышала ваш разговор в саду. И узнала голос.

Я блефовала, поскольку не была уверена, что слышала голос Анны Андреевны. Но все мои предыдущие соображения говорили о том, что это именно госпожа Киреева!

— Объясните, что вы имеете в виду! — потребовала она.

— В ночь, когда убили вашего мужа, мне стало вдруг одиноко, и я вышла подышать свежим воздухом. И нечаянно подслушала разговор двух людей. Один из голосов принадлежал мужчине, второй… второй — женщине. Женщиной были вы, Анна Андреевна.

— Вы это серьезно?

Теперь ее глаза широко распахнулись и пытливо смотрели на меня.