— Все не нужно! Вернешься в кабинет к следователю и напишешь чистосердечное признание. Выбирай — или в тюрьму, или к Злому.

* * *

Через пятнадцать минут я с легкой душой вышла на улицу. Около «Мерседеса» меня встретил мой приятель и Марина. Она еще переживала, не веря в свою амнистию. Это было сильно заметно по ее лицу. Ну и пусть. Это только пойдет ей на пользу.

Мой приятель, узнав, что все прошло лучше некуда, убрал московский номер и поставил родной, тарасовский. Затем укатил по делам.

А мы с Мариной остались ждать. Если верить майору, он заранее похлопотал, чтобы выпустили девочку, едва он даст сигнал. А сигнал он обещал дать после того, как признание ляжет ему на стол.

Оно легло полчаса назад, так что уже должно быть скоро. И все же первой она увидела меня. Подбежала и повисла на шее. Мы расцеловались с ней, как родные. Затем ее мать отозвала меня в сторону и, отчего-то смущаясь, сунула в руку пухлый конверт.

— Женя, вы для нас столько сделали.

В голосе ее прозвучало одновременно смущение и настойчивость, будто я думала отказываться.

У меня и в мыслях этого не было — я действительно много сделала.

Я остаюсь ждать, поскольку у меня есть некоторые вопросы к девушке. Конечно, Кате сейчас не до воспоминаний, но вероятность нашей дальнейшей встречи минимальна. И потому мне очень хотелось бы узнать: когда она успела выкопать пакет с негативами, что зарывал под деревом Санек?