крикнула возничему: «Стой!» Ворвалась, тяжело, отрывисто дыша, в возок, не обратив внимания на изумлённого Ратибора. С возмущением, размахнувшись, хлестнула десницей по роже злорадно улыбающегося евнуха.

— Князь... Воротись... Зачем отъезжаешь?! Зачем обижаешь меня?! — выпалила она прямо в лицо Всеволоду.

— Ратибор и ты... Выйдите! — Всеволод гневно сдвинул брови. Тёмные глаза его налились злобной яростью.

— Ну, что тебе ещё? — мрачно спросил он Гертруду. — Не нагулялась, что ли, вчера? Шла бы тогда к Ростиславу. Или к своим баронам, ко шляхте.

— Ты... ты не понял. Я нарочно... Хотела, чтобы ты... ревновал, — выдавила из себя Гертруда, устало рухнув на лавку.

— Теперь это неважно. В прошлом всё, — сказал Всеволод ледяным тоном.

Равнодушие и холод в его словах вызвали у Гертруды приступ отчаяния. Она закрыла лицо руками и с воплем повалилась на кошмы.

— Уйди, искусительница коварная! Думаешь, не знаю я ничего? Есть люди верные. — Всеволод презрительно поморщился, словно увидел перед собой что-то грязное, отталкивающее.

Гертруда порывисто вскочила, в ней вдруг проснулась гордость, родовая, княжеская, та, что бурлила у неё в крови. Нет, она не какая-нибудь жалкая потаскушка, она покажет этому святоше! Раз он так, то она уничтожит его!

Она через силу, истерично, громко расхохоталась.

— Думаешь, с тобой мне было хорошо? Да Ростислав намного сильней и приятней тебя. С ним намного лучше. Знай: он — князь, настоящий, благородный, он — рыцарь! А ты! С тобой противно, женщин ты не ценишь и не любишь! — крикнула она. — Окружил себя одними скопцами да монахами!

— Уходи, княгиня. — Всеволод устало зевнул и перекрестил рот. — Надоела со своими криками.

— Ну, Всеволод! — Гертруда вспыхнула. — Это неслыханно! Как ты смеешь?!

Она сделала последнюю попытку вернуть утерянное. Снова разрыдавшись, всхлипывая, вытирая платком нос, заговорила жалобно, с мольбой:

— Останься. Мне не надо Ростислава. Нужен только ты. Ты люб мне. С тобой спокойно.

— Сказал уже: уйди. Оставь. Ничего уже нет, княгиня. Один позор и стыд. Эй, гридни! — окликнул Всеволод, распахнув дверь возка. — Стемид, Издень! Сопроводите княгиню в село. И ворочайтесь поскорей...

Униженная, растоптанная, с красными воспалёнными глазами ехала Гертруда по заснеженной дороге. Она ещё жила надеждой вернуть Всеволода, понимала, что вела себя, как глупая несмышлёная девчонка, но сделать ничего не могла. И в душу её по капельке проникал яд презрения к Всеволоду.

«Ханжа, святоша, лицемер!» — думала она, морща острый нос.

Устало сойдя с коня при помощи переяславских гридней, она торопливо засеменила по двору.

Глава 19

ЯВЛЕНИЕ РОСТИСЛАВА

Снова яростно бушевали за окном холодные зимние ветры, обрушивая клубы снега на людей, лошадей, дома, деревья, заметая до самых крыш утлые хижины переяславской бедноты. В ночном небе вдруг ярко вспыхнула молния и раздался чуть надтреснутый сильный глухой удар грома. Всеволод вскочил с постели, испуганно перекрестился и упал на колени перед ставником с образами.

— О, Боже! Что за знамение небесное?! Гром средь зимы! Господи, помоги рабу своему! — зашептал он, устремив взор на лик Божий.

Христос-Пантократор смотрел на князя с иконы грозно, с гневом, тёмные жгучие глаза его словно говорили: «Жди, берегись, лихо тебе будет! Грешен ты, раб Феодор!»

Всю ночь на дворе неистовствовала стихия, отрывисто свистел ветер за ставнями, кружила бешеная вьюга. Князь беспокойно ворочался под беличьим одеялом, тщетно пытаясь уснуть. К утру буря стихла, из-за туч проглянуло солнце и осветило землю слабым сиянием. Всеволод успокоился.

«Видно, сатана бесновался. Отвёл я беду жаркой молитвой», — решил он.

В хоромах привычно засуетились холопы, люди тихонечко перешёптывались о ночной грозе. Вдруг до слуха Всеволода донёсся стук копыт и громкое конское ржание. С тревогой в душе, набросив на плечи кожух, он поспешил на крыльцо.

Посреди двора на огромном вороном скакуне с долгой густой гривой восседал широкоплечий молодец лет немногим более двадцати. Светлые волосы его кудрями разметались по плечам, а синие васильковые глаза смотрели упрямо и твёрдо. Грудь пришельца защищала дощатая бронь, поблескивали гладкие металлические пластины, поверх брони с этакой высокомерной небрежностью был наброшен красный плащ-корзно. На голове молодца красовалась лихо заломленная набекрень островерхая соболья шапка.

Всеволод вздрогнул, узнав Ростислава.

— Ну что, стрый, не встречаешь?! Али не признал?! Коротка ж у тя память! — с громким смехом задорно крикнул ему молодец.

«О, Боже! Вот напасть! И чего ему надо от меня?» — с удивлением и тревогой подумал Всеволод.

Деланная широкая улыбка заиграла на его устах, он шагнул вперёд и, приложив руку к сердцу, вполголоса проговорил:

— Здравствуй, сыновец. Давненько не видались мы с тобою. Сколько и лет минуло — сразу не сосчитать.

«Провались ты в болото!» — скрипнул он с раздражением зубами.

Совсем не хотелось ворошить недавние события и вспоминать лишний раз о своей глупости и об этой развратной ведьме Гертруде.

Ростислав вынул ногу из стремени, спрыгнул на снег и, сорвав меховую перщатую рукавицу, протянул Всеволоду десницу. До чего же была она сильна!

— А ты, гляжу я, вовсе захирел тут, в Переяславле своём! Верно, охотою не балуешься, всё в тереме киснешь. Знаю, письмена иноязычные чтишь. Экое занятие! То для монахов! — Ростислав раскатисто расхохотался и хлопнул дядю по плечу.

У Всеволода внезапно позеленело в глазах, он пошатнулся и едва не осел в сугроб.

— Ну, ты не очень. Всё-таки я князь, не простолюдин, не гридень тебе какой, — недовольно морщась, Всеволод стряхнул с кожуха снежные хлопья.

Ростислав снова захохотал.

— Ну, веди ж мя в терем свой! Угощай олом[185], квасом, брашном[186]! Принимай гостя! — сказал он, с трудом сдерживая приступы смеха. — Не кажен день, поди, родичей принимать приходится.

...На столе в горнице выставлены были кружки с вкусным медовым квасом. Ростислав не спеша выпивал одну за другой. Лукавой синевой светились его большие глаза с длинными мохнатыми ресницами.

— Тут у тя, яко в келье монашеской. — Он презрительно скривился. — Стол да скамья.

— Земное величие бренно, — хмурясь, ответил Всеволод. — К чему мне излишняя роскошь? Было бы чем володеть, а остальное... — Он махнул рукой. — Зачем оно мне?

— А туры у тя в лесах как, водятся ли? Длани чешутся, поразвлечься б, ловитвою побаловаться! — Ростислав зачарованно закачал русой головой.

— Туров не так здесь много, не то что в лесах на