— Предательство, — констатирует Шарлотта, встречая мрачный взгляд Эмили. — Да, но кто?

Они вглядываются в ослепительное сияние бухты.

— Мне нужно место на столе, мисс Шарлотта, так что подвиньте все эти ваши писульки, не то пойдут они на подстилку под пироги.

— Я их заберу, — говорит Брэнуэлл, сгребая со стола «писульки» — новые и важные рукописи, в число которых входит последний выпуск журнала «Молодые люди» и «Рассказы островитян», — и уносит их в кабинет.

Шарлотта бросает перо.

— Фи, Тэбби, я была в самом разгаре дуэли.

— А теперь перебирайся в разгар очистки картошки, — ворчит Тэбби, протягивая нож. — Вот, возьми.

«Возьми, — говорит Уэлсли, протягивая упавший меч своему окровавленному противнику. — Возьми его, презренный, и сражайся. Пятно на моей чести еще не отомщено…»

Что происходит: воображаемый мир летит вперед с такой скоростью, что и за целый день не успеешь все записать. (Или все представить? Нет, на это почему-то всегда хватает времени.) Что касается книжечек, они бы заполняли полку за полкой, если бы были настоящими, вернее, настоящих размеров. Ибо все остальное подлинно: малюсенькие стежки переплета, особый, скрупулезный почерк, который по задумке должен выглядеть, как печатный шрифт. Но настоящие книги для всех, тогда как эти — личные. Они создают, учреждают и разграничивают мир, который является самодовлеющим. Попытка чужого человека войти в него показалась бы захватнической, а быть может, и разрушительной; если только не делать этого со своего рода смирением, в качестве гостя, а не исследователя и в таком же состоянии полусна-полуяви, какое его породило. Пролетим над четырьмя склоненными головами, над плечом Шарлотты, напряженным от работы пером. Увидим строчки бисерных букв; протиснемся сквозь них; тихонько выпадем из мира и попадем в мир незримый.

Милости просим, трижды милости просим в Великий Стеклянный город!

Изумительно статный мужчина — точеный орлиный профиль, невиданная узость талии и широта груди — с непревзойденным изяществом отвешивает вам поклон.

— Имеем ли мы честь обращаться к герцогу Веллингтону?

— Простительное заблуждение, — отвечает незнакомец, изогнув в холодной улыбке уголки чувственных, слегка сардонических губ. — Когда-то, на более ранней стадии своего существования, я был герцогом. А теперь я, по большому счету, его воображаемый сын: Артур Уэлсли, к вашим услугам. Видите ли, это дает мне большую свободу действий.

Он снова кланяется; а когда выпрямляется, под красивым лицом открывается — на краткий миг вспыхивает под кожей, так сказать, — круглое, лишенное выражения лицо игрушечного солдатика. Уэлсли замечает вашу тревогу и успокаивающе говорит:

— Ах да, это тоже часть моей родословной. Не беспокойтесь, это с каждым днем уменьшается. Во мне, по крайней мере. Не могу отвечать за остальных.

Он ведет вас по украшенной колоннадой аллее к подножию широкой лестницы. Кажется, что та врезана в мраморную гору и восходит к голубому забытью. Вы замечаете, что в поступи бравого солдата проскальзывает что-то от шаткой неуклюжести деревянного существа. Вы спрашиваете:

— Остальные? Они здесь?

— Сейчас нет. Возможно, мы их увидим. В зависимости от того, как сложатся обстоятельства.

— Какие обстоятельства?

— О, разные. Ход событий на войнах Ашанти, например.

Смена ракурса превращает лестницу в окруженную стеной и обрамленную пальмовыми деревьями террасу с видом на море; до вас доносится внезапное дуновение приторного тропического ветерка.

— Значит, — говорите вы, — мы в Африке?

— На западном побережье. Хотя рельеф и климат более разнообразны, чем вы могли ожидать. Это также зависит от исхода недавнего мятежа…

Краем глаза вы замечаете, как рушится и тает в воздухе дворец, потом заново возводится, а когда вашим вниманием снова завладевает Уэлсли, на нем еще более роскошная форма, а вокруг его серых глаз появляются глубокие морщины проницательности, даже расчетливости и… восстановления. Но прежде всего, это зависит от Гениев.

— Кто они такие? — спрашиваете вы.

Кажется, будто дрожь проходит не только по земле, что под вашими ногами, — теперь это широченная парадная площадь, окруженная монументальными зданиями, — и по безликим, в буквальном смысле, толпам, движущимся мимо, но и по Уэлсли, который становится на дюйм выше и отвечает:

— Гении — это те, кто властвует над всем.

— Как боги?

— Как боги, но существуют важные отличия. Очень далекие, они в то же время чудесным образом находятся совсем близко. Мы чувствуем, что они с нами, в наших сердцах. Поистине, иногда мы чувствуем — в данном случае, думаю, я отвечаю и за трех остальных, — что Гении являются нами. Четыре основателя четырех королевств: Веллингтонсленда, Сникисленда, Пэррисленда и Розесленда. Каждый из нас отделил свое королевство и столицу нарек Стеклянным городом, и теперь мы Конфедерация, а перед вами ее столица — Великий Стеклянный город.

За считанные секунды на ваших глазах вырастает грандиозный приемный зал: его белые мраморные стены завешены богатыми гобеленами, пол выложен мозаикой из сапфиров и аметистов. В следующий миг Уэлсли уже ведет вас к закрытому драпировками алькову, и по его короткому знаку высокомерного повеления тяжелые занавеси из золотого атласа гостеприимно распахиваются. Вы стоите на балконе, взирая на город сверху; у ваших ног вся вавилонская роскошь каменных храмов, высоких и отвесных, как скалы, зиккуратов и обелисков, террас и лестниц, улиц для процессий, настолько широких, что по ним могла бы маршировать целая армия, золоченых цитаделей и парящих башенок, исчезающих в чудесном пологе облаков.

— Великолепный вид, не так ли? И в то же время вы понимаете, что ничего этого не могло бы возникнуть без воздействия Гениев. Нет, нет, мы никогда их не видели; но они общаются с нами различными способами. Стеклянный город, например, нужно переименовать в Вердополис согласно указу Гения Брэнии, который вступает на новую стезю мудрости и постигает тайны древнего языка.

— Брэнии, — говорите вы, — да, понимаю. А проявляют ли Гении равный интерес ко всем королевствам?

— Их влияние простирается на всех нас, — отвечает Уэлсли, поворачиваясь и отворяя дверь, ведущую на улицу, где элегантные экипажи пролетают мимо магазинов с окнами-эркерами — магазинов канцелярских товаров, ювелирных, книжных, магазинов игрушек, — хотя у каждого есть своя провинция. О Брэнии мы вспоминаем в нашей самой сокровенной… Как же мне ее назвать? Повести? Легенде? Он поднял нас из хаоса и перенес сквозь сферы небесные на суд своим сестрам-Гениям — Талии, Эмии и Эннии, которые были облачены в мистические белые одеяния. Сделав свой священный выбор, они даровали нам жизнь.