Его сердце затрепетало ли? «Кажется, у тебя есть основания в этом сомневаться», — твердит внутренний голос.

В «Новостях» показывали сюжет о съезде отоларингологов. Академик Генералов читал свой доклад. Камера «наезжала» на зал. С замиранием сердца я вглядывалась в лица сидевших людей. Я так хотела увидеть Петера… и не увидела его. Даже расстроилась по этому поводу. И каждый день его ждала, думала, он придет ко мне на работу — он же знает, где я работаю. Однако Петер Леман не приходил. А потом в прессе мелькнуло сообщение, что съезд отоларингологов завершил свою работу. Делегаты разъезжались. Я совершенно укрепилась в мысли, что уж попрощаться-то Петер зайдет. Но и здесь меня ожидало разочарование. Петер Леман прощаться не пришел.

Я удивлялась сама себе: «Кто ты такая, чтобы ему с тобой прощаться, делать такой знак внимания? Ты не родственница и не подруга ему, ты — случайная, очень случайная знакомая: ты — пассажирка того автомобиля, который чуть не лишил его жизни. Ты в глазах Петера — подружка того толстого чудаковатого «камрада», и в свете этого «камрада» такая же чудаковатая, если не сказать грубее, — просто дура… В лучшем случае этот Петер уже забыл про тебя. В худшем — морщится при воспоминании о тебе, когда чувствует боль в месте ушиба. Поэтому не настраивай себя на продолжение отношений. Забудь о нем и ты».

И я пыталась забыть, но к собственной радости не могла. Почему «к радости»? Потому что я поняла, что не все умерло во мне, — кое-что осталось. Или возродилось… И рано еще ставить на себе крест. Я поняла, что могу еще полюбить. Вот Петера Лемана, например, хоть он и не является ко мне и вряд ли вообще появится, ибо вышли уже все сроки. Ну… может, полюбить — это слишком сильно сказано. Во всяком случае понравиться мне мужчина еще может.

И я ждала — вопреки голосу разума, который говорил, что ожидание мое напрасно. Всякий раз, как открывалась дверь приемной, я собиралась внутренне, обычно дежурная улыбка переставала быть дежурной — наполнялась настоящим, не камуфляжным теплом.

Некоторые особо внимательные к моей персоне посетители приемной замечали перемены, произошедшие во мне. Они говорили, что вроде близится осень, а здесь в кабинете поселилась весна. Я не возражала: весна так весна. Но весна моя была явно запоздалая. Я это знала лучше всех.

Потом я подумала, что прежде, чем прийти, Петер Леман должен позвонить. Узнать ему номер телефона в наше время — дело пустячное. Было бы желание! Кандидат вон — много чего узнал. И я стала вздрагивать от каждого телефонного звонка. Но, видно, не было у «абонента» желания: все какие-то не те люди звонили мне.

И весенняя улыбка сползала с моего лица. Я боялась в такие минуты взглянуть на себя в зеркало.

Мне в голову однажды пришла мысль, что если бы Петер знал, как я его жду, то непременно пришел бы или позвонил — хотя бы из вежливости, хотя бы слово сдержать. Но откуда ему было знать о моих желаниях? Человек о своих-то желаниях не всегда знает ясно! И я не телепатка — не рассылаю свои закодированные импульсы в эфир.

Наконец меня осенило: он уже давно уехал, а всякие ожидания и даже мысли о нем бесполезны — пустая трата времени. Этот эпизод следует просто выбросить из головы. Не будешь же ты в самом деле ожидать следующего съезда отоларингологов в Петербурге…

Выбросить из головы не удавалось:

«Но если он уехал, в этом не сложно убедиться! Не так уж много гостиниц в городе. За пару часов их все можно обзвонить, спросить…»

И я звонила. Вооружившись справочником, накручивала диск. Я почему-то напоминала себе девчонку подросткового возраста, пытающуюся «вызвонить» понравившегося ей паренька (после долгих усилий дозвониться до него наконец и сказать: «Ах, простите! Я ошиблась!»). Под разными правдоподобными и не очень «соусами» я тревожила администраторов и администраторш, пока у меня не выкристаллизовались несколько емких официальных фраз типа: «У вас останавливался некий Леман… Потерял водительское удостоверение…» И так далее.

Глупо, конечно!

Но на что не пойдешь ради идеи! К тому же никто из людей бессердечных, равнодушных или иронически настроенных рядом со мной не сидел и за моими разысканиями не следил. Мне не перед кем было оправдываться и принимать независимый вид. Разве что перед самой собой! Но как раз с собой-то, с сердцем своим, с душой, с гордостью, с желаниями я была в это время в ладах, в согласии. А если в какой-то мелочи и не в согласии, то… Человек, как известно, всегда готов простить себе какую-нибудь невинную мелочь, пойти на компромисс с собой.

«Нет, не проживал», — отвечали мне.

«Нет, такой не останавливался!»

«Нет, ничем не можем помочь…»

Полтора часа поисков наконец увенчались успехом:

— Леман? — переспросил женский голос. — Минуточку… Говорите, врач?..

«Весьма среднего класса гостиница».

Сердце мое затрепетало.

— Минуточку, девушка… У нас проживали какие-то врачи…

— Да, да… — тороплю я и нервно черкаю что-то на листке бумаги. — Я из координационного медицинского центра. Тут водительское удостоверение…

«Вот докатилась! Обманываю и не краснею!»

— Ага, вот! — слышу. — Петер Фолькер Леман…

— Да, он, — голос мой чуть не срывается.

— Нет, девушка, ничем не можем помочь. Он выселился неделю назад.

— А как же… — я не договариваю, ибо не знаю, что говорить.

Но администраторша и не дает мне возможности договорить:

— Впрочем… Если это очень важно, есть его лейпцигский адрес. Телефон, факс. Вам нужно это?

Упавшим голосом произношу:

— Нет, пожалуй…

— А как же удостоверение? — допытывается администратор, хотя, кажется, человек опытный, она мне не очень верит.

— Ах Господи! — восклицаю я. — Он выпишет себе новое.

— Вам видней, — и она кладет трубку.

А я еще некоторое время слушаю короткие гудки.

«Вот так! Все просто! А ты ждешь. Весну из себя строишь, архитекторша! Вздрагиваешь от каждого телефонного звонка. Наполняешь теплом глазки…»

Я разочарована.

Смотрю на себя в зеркало: даже бледна.

«Глупая ты, глупая! Вспыхнула, как спичка! А мальчик твой пошел на дискотеку с другой девочкой. Там — в Лейпциге. Он вспоминает о тебе только тогда, когда разглядывает желтеющий синяк у себя на бедре».

Я готова расплакаться.

И даже не слышу, как открывается дверь в приемную:

— Люба?..

Я вздрагиваю. Я не верю своим глазам. Это мистика какая-то! Петер Фолькер возвышается надо мной, улыбается.

Спрашивает по-немецки:

— Вы меня еще помните?

— Ах, это вы, Петер!.. Конечно, помню…

— Ах, это вы, Петер!.. Конечно, помню…