Я начинаю хохотать так, что выступают слезы. А потом грудную клетку заполняет невыносимая грусть – Ротен и Ли тоже прочно и навсегда пустили в ней корни.

…«Анкл Майкл» отвечает только после шестого занудного гудка и на фоне недовольного нытья очередной пассии устало осведомляется о причинах, побудивших меня позвонить в такую рань.

– Можете завтра утром за мной приехать? – громко шепчу в трубку. – Хочу сделать сюрприз папе и новой маме…

* * *

Нервы.

От надвигающегося лавиной недалекого будущего зубы выбивают дробь, и даже теплая ванна не дает необходимой расслабленности. Возложить на мои худые плечи всю ответственность за выступление, выставив в авангарде, было откровенно неудачной идеей ребят. Сегодня я должна сиять, а сделать это мне будет ох как непросто.

Легонько хлопаю ладонью по щеке: если будет нужно, ради Вани и друзей я встану на голову, сяду на шпагат, выйду на сцену голой, но получу от толстосумов все, что смогу, и даже больше.

Достаю со дна своего брендового нелепого чемодана пухлую косметичку, тащусь в гостиную, где бабушка смотрит телевизор, располагаюсь в одном из двух старых кресел и принимаюсь за почти забытый обряд нанесения макияжа.

Бабушка, пребывающая с самого утра на взводе, тут же кидается в атаку.

– Зачем так малеваться? Ты и так красивая! – нудит она.

Я смотрю на нее, и сейчас мне безумно интересно – а была ли она вообще когда-нибудь молодой? Я хочу увидеть в ее взгляде тепло, жившее в нем до того момента, как мы с Максом были раскрыты, усиленно ищу возможность остаться и надеюсь, что она не уподобится моему папе и не выставит меня из дома, как нашкодившего щенка… Но тепла в ее взгляде нет.

Она предпочитает видеть во мне проблему: девочку нетяжелого поведения, которая тащит ее внука-придурка еще глубже в ад…

Молча вздыхаю и перевожу взгляд в зеркало – продолжаю подводить черным точно такие же, как у бабушки, глаза.

Стрелки на часах уверенно ползут к полудню, нам пора выдвигаться, но Макса все еще нет. В пять утра он смылся на задание – должен был встретить на вокзале и препроводить по нужному адресу иногородних абитуриентов.

Дрожащими пальцами выворачиваю помаду. Возможно, макияж мой действительно чересчур ярок, но и этот последний день обязан навсегда остаться в памяти ярким.

– Нет, Дарина, в мое время так не красились! – раздраженно бросает бабушка, снова отвлекаясь от передачи про здоровье.

– Конечно нет, грандма. В семидесятые годы девушки в светлицах пряли при лучине… – раздается из прихожей под грохот летящих на пол кедов. Я улыбаюсь, но тут же прячу улыбку за серьезной миной.

– Нет, бестолочь! В семидесятые у людей были ценности, мечты и вера в светлое будущее! – кричит бабушка в сторону коридора, впрочем, без злости.

– И оно наступило! – Макс показывается в гостиной, целует бабушку в макушку, подмигивает мне, падает на диван и старается перевести дух. – Даня, у нас непредвиденные проблемы. Выступление под большим вопросом. У нас Ли совсем поехал…

И Максу прилетает звонкий подзатыльник от бабушки.

Стоянка у Дворца молодежи забита служебными автомобилями, внутри которых, разомлев на солнышке, спят или разгадывают кроссворды скучающие личные водители. Представительные пузатые дяди в дорогих костюмах и разодетые в пух и прах тети – видные представители местного предпринимательства – степенно поднимаются по лестнице и скрываются за огромными стеклянными дверями ДК.

Аудитория собирается влиятельная и серьезная – меня мутит и потряхивает от страха, Макс нервно улыбается и сжимает мою руку:

– Да уж… Как говаривал Иисус, легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в царствие небесное… Боюсь, что почтенная публика пришла только ради вот этого. – Макс указывает на отравляющий летний воздух выхлопами микроавтобус с телевизионщиками, припарковавшийся на месте для инвалидов.

Проводив взглядом здоровенного оператора, взвалившего на себя камеру, мы с беспокойством переглядываемся и снова поворачиваемся к скамейке, на которой притулился наш всегда великолепный утонченный Ли – сегодня косматый и бледный. От него разит перегаром, его моральную разбитость подчеркивает даже поза – удрученно поникшие плечи, ссутуленная спина и взгляд, устремленный в землю.

Отчаявшийся Ротен в гневе указывает на него пальцем:

– Этот придурок пил всю ночь на лавочке и изливал мне душу. Под утро он заявил, что отказывается от всего мирского и не выйдет больше на сцену.

Макс в ступоре застывает, а Ротен разводит руками:

– Он, видите ли, влюбился…

– Чего?.. – Макс непонимающе разглядывает Ли и глубоко вдыхает, как всегда поступает в моменты, когда собирается навести шороху, но сила его праведного гнева не успевает обрушиться на виновника переполоха, потому что тот раскрывает рот первым:

– Я на всю голову больной урод!.. – Он закрывает лицо ладонями, и его плечи содрогаются в беззвучных стенаниях. – Я неудачник!

Только сейчас до меня доходит, что Ли все еще в стельку пьян, и это подстава…

В наступившей тишине Ротен поясняет:

– Рыженькая. Она его отшила.

– Она сказала, что не хочет меня видеть… я не достоин великого дела, к которому примазался… – невнятно бормочет Ли, и я тихо матерюсь: у нашего друга обострился еще и внутренний конфликт – его поступки пошли вразрез с самурайскими постулатами, на которых он помешан.

Макс молча кидает рюкзак на асфальт, садится на него и офигевшими глазами наблюдает за происходящим.

Дела наши плохи: нетрезвого Ли сотрясают рыдания, сонный Ротен в бессилии топчется у скамейки, а серьезная публика все прибывает и прибывает – через десять минут начало мероприятия.

– Ли, то есть ты за три дня успел влюбиться в эту прекрасную даму, она успела разбить тебе сердце, и теперь ты готов забить на всех нас? – в надежде уловить смысл в абсурдности ситуации, уточняет Макс и тут же констатирует: – Нет, Ли, это не любовь, просто ты дебил!

– Да в том-то и дело, что этот дебил влюбился в нее еще три года назад. Помнишь бородатую историю, как он поклялся разыскать девчонку, вместе с которой отдыхал в детском лагере?.. – Ротен осторожно косится на пребывающего в раздрае Ли. – Она сама его нашла. А он ее не узнал и предложил… ну… вы поняли…

– Та самая?.. – Удивленно таращит глаза Макс. – Ли, ты дурак?

– Она волосы перекрасила! Ну и… выросла… везде… я даже не присматривался! – заламывает руки Ли. – Теперь видите, какую из-за всей этой славы я словил звезду, чуваки?..

Макс окончательно приходит в ярость, резко вскакивает на ноги, закатывает рукава и грозно объявляет на всю парковку:

– Если прямо сейчас не встанешь, мудила, ты словишь от меня настоящую звезду!..