Отстраненно воспринимаю картинки и звуки: где-то рядом дядя Миша хлопает дверцей и щелчком поворачивает ключ зажигания – мотор урчит, авто трогается с места, из-под колес в раскаленный воздух поднимаются клубы цементной пыли…

Не отрываясь, смотрю в зеркало заднего вида – в отражении Макс, низко опустив голову, сидит на ржавой трубе, огораживающей палисадник, и разглядывает свои синие кеды.

Сколько еще сотен километров он намотает в них по солнечным дорогам добра, скольких людей вдохновит и спасет, скольким подарит надежду…

– Пока ты не поделился со мной своей мечтой, вместо меня на земле жила пустая оболочка… – шепчу я и схожу с ума от боли.

За окном пролетают чахлые кусты, родные заборы, милые сердцу заброшенные здания промзоны, знакомые заросшие рельсы и обесточенные столбы…

– Готовься, Даша. Я серьезно, – доносится откудато слева, я непонимающе смотрю на дядю Мишу – все это время он о чем-то со мной говорил.

– Что? – переспрашиваю бесцветным голосом.

– То! Говорю, что твои родители приехали сегодня в пять утра, а в гостиной валяются пустые бутылки! В твоей комнате Настя нашла упаковку сама знаешь от чего… Думали, ты там вечеринку в их отсутствие закатила, Настя шуметь начала, но папаня твой ее урезонил, мол, с кем по юности не бывает! А потом он обнаружил, что машины нет в гараже, просмотрел записи с камер, и его чуть удар не хватил. Ты бы поосторожнее… Этот парень как-никак доводится тебе братом… – Дядя Миша постукивает пальцами по рулю. – Короче, батя твой очень расстроен. Так что… быстрее отдупляйся, дитя неразумное. Я тебя предупредил!

* * *

Первое, что бросается в глаза, когда я на автопилоте вхожу в дом – это расставленные рядком у камина стулья, на которых сушилась наша промокшая под дождем одежда, а еще – клетчатый диван, на котором мы с Максом хлебали алкоголь из горлышка и покатывались со смеху, прежде чем подняться наверх…

Словно на видео в замедленной перемотке, навстречу выбегает постройневшая загорелая Настя в белом махровом халате и кричит.

Я не слышу ее – вижу только открывающийся и закрывающийся рот, я ничего не чувствую, осознаю только болевой шок – я ничего не боюсь, я выдержу все.

– …насколько же надо быть избалованной, пресыщенной и испорченной, чтобы лечь под брата? – Сквозь облака ваты и звон в голове доносится ее визг, грозящий прямо сейчас стать причиной моего инсульта.

– Насколько же нужно быть тупой, отчаявшейся и беспринципной, чтобы лечь под кошелек моего папаши? – слетает с моих губ.

И тут же картинка безрадостной реальности разлетается снопом искр от чудовищной оплеухи – это отец только что впервые в жизни ударил меня.

– Брысь отсюда! – сипит он. – И не попадайся мне на глаза, иначе прибью.

* * *

Я лежу в своей детской кровати и не чувствую в груди души.

Подушка пахнет солнцем, на ней я нахожу длинный светлый волос – возможно, мой, но так хочется верить, что он принадлежит Максу. Улыбаясь, я наматываю его на палец и подношу к губам.

Щека пульсирует и дергается от боли. Сейчас я совсем как Макс в тот день, когда мы впервые взглянули друг другу в глаза.

Стискиваю зубы.

Если папа продолжит в том же духе, я сбегу отсюда к чертям собачьим.

От Макса я никогда не откажусь.

С головой укрываюсь одеялом – оно тоже пахнет солнцем и теплом.

Оковы тяжкого сна спадают: на меня глядит моя комната. Голубые прозрачные занавесочки, обои с бабочками, старая-престарая карта звездного неба, на которой по ночам зеленоватым светом горят созвездия…

В раннем детстве мы с Леной любили прятаться под столом у окна и рассматривать эти созвездия, а еще в свете фонарика листать волшебные книги с картинками. Сейчас под столом горой свалены глянцевые журналы: блондинка часто заимствовала у них советы и цитаты для своего паблика. Детские книжки так и хранятся где-то далеко, забыты на самом верху, а все остальные полки заполонили книги о любви. Сколько бы я ни пыталась задушить в себе мечты о добром, светлом, волшебном, они всегда оставались со мной.

Именно о детстве, книгах, мечтах и звездах мы говорили с Максом утром, проснувшись вдвоем в этой кровати, а весь огромный, погруженный в молчание дом напряженно вслушивался в непривычный для его стен разговор.

Сегодня мы непременно должны увидеться – так странно, что Макс еще ни разу мне не позвонил…

Чуть позже я позвоню сама, слиняю из дома и заставлю его заплатить за оплошность.

Не знаю, что мы будем делать – деньги для Вани набраны и срочных дел нет.

О, я знаю, что мы будем делать: обниматься до перелома ребер и целоваться до мозолей на языках, смеяться, дурачиться и шлепать друг друга по заднице…

А еще я соскучилась по «Дамскому угоднику» и «Самому прекрасному мужчине на Земле» – их задницам тоже достанется по сокрушающему удару.

Все это непременно случится вечером, от глупых мыслей я сладко потягиваюсь и улыбаюсь. И тут же щеку пронзает острая боль – напоминание о вчерашнем страшном скандале.

Из-за двери доносится шарканье шагов, нытье и сюсюканье Насти, неразборчивый бубнеж отца в телефонную трубку… и громкий торжественный звонок в дверь – аномальное явление, потому что гости сюда никогда не приходят.

– И у тебя хватило наглости, карга старая?! – через пару секунд приветствует кого-то отец.

– Здравствуй, Валера! Позволишь войти? – раздается голос бабушки.

Это точно она, мне не показалось.

Сбрасываю с себя одеяло с рисунками зайцев и мишек, тихо отворяю дверь, просачиваюсь в коридор, где сажусь на верхнюю ступеньку лестницы. Отсюда открывается отличный обзор на гостиную, и холодные черные балясины надежно скрывают меня от всех своими полированными телами.

А еще сверху видно, как Настя, стоя у приоткрытой двери столовой, жадно вслушивается в зарождающийся скандал.

– Куда ты смотрела? – рявкает отец.

Бабушка вздрагивает, быстро проходит в центр гостиной, где хватается за спинку кресла. Ее голос дрожит:

– Я недоглядела, ты прав… Но, Валера, Даша очень мучается. Про состояние Максима я промолчу… Не одобряю я этого, но и брать грех на душу больше не стану!

Я моргаю, до боли прижимаясь опухшей щекой к холодному лакированному дереву. Голова гудит и кружится от легкого сотрясения и голода – половину бутерброда и стакан горячего чая я впихнула в себя ровно сутки назад.

Почему она здесь? Почему Макс так мне и не позвонил?

– Ты совсем разум потеряла?! Ты что предлагаешь?! – хрипит отец, бешено вращая глазами, откашливается, цепляет со столика ополовиненную бутылку и льет себе в горло дорогой коньяк.