за чертой принятия решений – неважно, в каком виде: мёртвый ли, в коме или просто на больничной койке – власть будет у меня, и я распоряжаюсь ею: поскольку проценты, которые дядя требует с Вас, начислены логично и справедливо, я не могу не взыскать их. Но тут в дело вмешиваются многочисленные дополнительные факторы!

И Павел стал загибать пальцы:

– Вы добросовестный арендатор – раз! Вы готовите потрясающие бургеры – два! Вы фанат The Cure – о, за это сразу десять! Казалось бы, можно и простить небольшую нехватку средств или хотя бы отсрочить её!

Непонимающая улыбка начала расползаться по моему лицу, и Павел, заметив это, не преминул возможностью ударить меня обухом по голове, превратив её в гримасу боли:

– Но эти факторы – суть эмоции, которые в нашем деле не нужны. Голые же факты говорят следующее: Вы должны конкретную сумму нашей компании. Отсрочка её возмещения была дана Вам до пятницы, то есть, до вчерашнего дня. В качестве компенсации за моральный ущерб, вызванный этим ожиданием, я отстрачиваю решение ещё на день – до понедельника. Банки не работают, внешние ресурсы, по Вашим же словам, исчерпаны – из этого я делаю вывод, что до понедельника недостаток не будет компенсирован.

Передо мной будто сидел Пан – но только если того выдавали чёрные усы, щёткой цеплявшиеся за самые мелкие огрехи, то в Павле не было ничего, что могло бы подсказать его жертве, насколько умён и хитёр её оппонент. Толстое, бесформенное тело, вялый взгляд, ленивая манера говорить… Однако когда дело касалось бизнеса, он стал похож на гончую, взявшую след! То, как он анализировал мою ситуацию и как открывал и сразу же заваливал лазейки, могло бы меня восхитить, если бы речь шла не о «Фениксе».

Я дернулся, при этом оставаясь на месте – видимо, в тот момент часть моего сознания одернула другую его часть, готовую ринуться куда угодно, сделать что угодно, чтобы склонить чашу весов в нашу сторону. Первая же часть оставалась хладнокровно спокойной, словно понимая, что безумные поступки ни к чему – они не помогут.

С нею солидарен был и Павел: он жестом руки отрезал любое моё стремление смухлевать: взятки, уговоры, обещания – все они были бесполезны.

– Я дам Вам знать о своём решении в понедельник, – уперев руки в стол, он медленно поднялся, и, приподняв панамку на прощание, переваливаясь пошёл, к выходу, бросив через плечо:

– Будьте готовы бороться!

«Даже манера уходить, оставив последнее слово за собой, такая же!» – пронеслось у меня в голове, и мне стало настолько обидно за это своё молчание, так захотелось испортить этот триумф, который, конечно, никаким триумфом не был, а являлся лишь обычной деловой процедурой; что я решил нанести удар по незащищённому, казалось, месту Павла, забыв про то, как тяжело ему может быть из-за исчезновения дяди и внезапно свалившейся на голову ответственности.

– А за что вы готовы бороться? – почти крикнул я ему вслед. На десять секунд стало тихо, а затем, неуклюже покачиваясь под новую песню, ко мне подсел Павел.

– Вы умеете задавать правильные вопросы – это тоже можно отнести к положительным факторам, – он улыбнулся, обнажив жёлтые, неровные зубы, – Пока я формулирую ответ, можете налить воды?

Утолив жажду, Павел начал говорить:

– Как я уже упоминал, я ощущаю в себе отсутствие чувств. Не только любви – всё гораздо хуже. Мне ничего не нужно, я ничего не хочу, так как могу позволить себе всё, что угодно: не нужен успех, женщины. Я ни к чему не стремлюсь. Отнимите у меня всё, что я имею – и я не захочу это вернуть, даже не попытаюсь. Не потому, что не могу, не обладаю навыками, не из-за безвольности или страха провалиться: я просто не хочу ничего. Меня воспитали в любви и благосостоянии, меня привлекали ко многим вещам и во многих я добивался результата, но ничего из моих занятий меня никогда по-настоящему не интересовало. Я потребитель, даже хуже: я осознающий своё положение потребитель. Я читаю книги, смотрю фильмы, хожу в театр, ем в ресторанах: но я делаю это не для чего-то большего, а ради самого факта потребления. Все мои эмоции, вся моя жизнь – это равнодушное созерцание, действие ради действия. И я понимаю это, причём мнения на этот счёт также не имею – это не хорошо и не плохо: для меня. Мне незачем бороться, чтобы потреблять и не за что бороться тогда, когда я не смогу этого делать. Но вот Вы не можете не бороться, потому что у Вас в душе дефект другого рода – Вы любите. Любите жизнь, семью, своих посетителей, любите это место. А тот, кто любит, не может не бороться.

Я замолчал, обдумывая его слова и в очередной раз поражаясь его обо мне осведомлённости. Погружённый в эти мысли, не заметил, как Павел, расплатившись за воду, в очередной раз поплыл к выходу – я бы даже не вспомнил о нём, не обрати он на себя моё внимание:

– Ах да! – я поднял взгляд. Племенник стоял в дверях, пощелкивая пухлыми пальцами, словно вспомнив забытую вещь – прошу Вас, в воскресенье не отрывайте закусочную. Поскольку её будущее под вопросом, было бы неправильно лишать людей её тепла столь внезапно. Они – и Вы – заслужили передышку, заслужили время на прощание.

Я покорно кивнул. Павел был прав – снова.

Воскресенье

.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК

Я не стал ослушиваться воли Павла, закрыв «Феникс» для посетителей в последний день этой сумасшедшей недели, однако не прийти сам я просто не мог – моему детищу требовалась моя поддержка в этот трудный для него час, и я не мог предать его, отсиживаясь дома.

Однако пришёл я вовсе не на поминки – у нас с «Фениксом» оставался лишь один день до решающей схватки, и я хотел, чтобы он принял бой во всеоружии, и встретил смерть, если придётся, таким, каким он жил – в ярком, обжигающем пламени.

Я начисто протёр плитку, до блеска начистил зеркальные поверхности с обеих сторон, обработал специальным лаком барную стойку, а в сам бар выставил весь свой алкогольный арсенал; поправил вывеску. Во всём этом мне помогали уборщицы, а Андрей Иванович в это самое время руководил сантехниками – туалет был наконец починен, и я снова повесил на двери таблички с согласными буквами.

Мы закончили лишь под вечер: из-за грозовых облаков казалось, что он наступил раньше, чем обычно. Не желая, чтобы персонал