– Что?

– Просто послушай, – говорит мне он. – Я знал, что Фульк тебя вожделел. Черт, да все знали. Он – глупец, что осмелился попросить то, что принадлежало мне.

Я недоуменно смотрю на Мидаса, вспомнив, как утром Фульк попросил меня, когда они заключали сделку.

– Ты его подставил.

Мидас склоняет голову.

– Правда? Вот что ты думаешь?

Уголки моих губ опускаются, меня охватывает смятение, затуманивая разум:

– Не понимаю.

Мидас обхватывает лодыжкой ножку стула и придвигается ближе, продолжая держать меня за руки ладонями, на которых собрались капли воды.

– Фульк – торговец плотью.

Я вздрагиваю от шока:

– Что?

Мидас печально кивает:

– До меня доходили слухи, но узнал я наверняка несколько месяцев назад. Когда информация подтвердилась, понял, что нужно что-то сделать.

Я пытаюсь уловить смысл его слов, связать все воедино.

– Выходит, ты спланировал, как от него избавиться? Как его убить?

В ответ на мой обвинительный тон Мидас поджимает губы.

– По-твоему, я должен был позволить ему продолжать продавать его людей ради выгоды?

– Я не это хотела сказать.

– Аурен, я – царь, а правители вынуждены принимать сложные решения. Когда мне стало ясно, что Фульк потерял для меня ценность как союзник, да еще и нехороший человек, я решил действовать.

– Подставив его. Обманув. Отправив его воинов на бессмысленную бойню, – упрекаю я. – Сколько его солдат погибло, Мидас?

– Наименьшее количество – ровно столько, чтобы все удалось.

Я хмыкаю:

– Словно это все меняет!

– Пусть лучше мужчина умрет с честью на поле боя, чем ребенка продадут в рабство. Ты не согласна, Аурен? – Удар под дых.

Вот как это ощущается. Его слова бьют в живот, сердце и горло. Одним предложением он разрывает меня на части, в голове роятся воспоминания, угрожая выплеснуться из глаз.

– Я поступил так ради тебя, Аурен, – теперь тише произносит Мидас, по его голосу понятно, что он не собирается защищаться. – Чтобы им не пришлось терпеть то, что пережила ты.

Когда по щеке стекает слеза, он чертыхается и с серьезным лицом смахивает ее.

– Мне жаль. Ты знаешь меня, знаешь, каким я бываю. Как только в голове у меня рождается план, я становлюсь им одержим. Я не останавливаюсь ни перед чем, невзирая на последствия. Я просто знал, что хочу избавиться от него. Покончить с ним. Остановить раз и навсегда. – Он кладет на мою щеку ладонь и пристально на меня смотрит. – Но поверь в то, что я сейчас скажу: я бы никогда не позволил ему овладеть тобой. Это была уловка.

В горле пересохло, но я откашливаюсь и отвечаю:

– Почему тогда просто не рассказал мне? Почему не объяснил все раньше, чтобы я знала?

– Беспокоился, что он каким-то образом узнает и ты не сможешь долго притворяться. Мне было нужно, чтобы Фульк был спокойным. Отвлеченным. Ты прекрасно исполнила свою роль.

Я опускаю голову и качаю ею:

– Я пребывала в диком ужасе, мне было так больно. Не знаю, смогу ли я забыть.

– Повторю еще раз: я ошибся, – говорит мне Мидас, проведя пальцем по щеке, а потом опустив руку.

– Мидас, ты убил короля. Использовал его, чтобы напасть на другого. Как ты поступишь теперь? – спрашиваю я, кусая губу и чувствуя, как сердце терзает тревога.

– Не волнуйся об этом, – отвечает он. – У меня есть план.

Я не в силах сдержать горький смешок:

– Полагаю, о нем ты тоже мне не расскажешь, как не рассказал, что обманывал Фулька обещаниями отдать ему меня.

Мидас вздыхает:

– Я не осмеливался рассказать. Об этом никто не знает, Аурен. Никто, кроме тебя, не знал, что я устроил. И следующую часть мне придется разыграть так же осторожно. Так же скрупулезно. Но мне нужно твое прощение, Драгоценная. Мне нужно твое понимание.

А смогу ли я понять его?

Я точно знаю, что стало легче. Сковывавшее меня эти дни напряжение ослабило хватку. Мидас не позволил бы Фульку завладеть мной. У него был план.

Это было бездушно и беспечно, но разумно. Вот такой Мидас, таким он всегда был. Этому блестящему уму стратега порой недостает эмоций. Он может плести интриги и мастерски все спланировать, но часто забывает о человеческой натуре.

– Я так на тебя злилась.

Мидас хихикает, этот звук немного снимает напряжение, возвращая нас на шаг назад к тому, кем мы были, кем мы должны быть.

– Я знаю. Думал, ты притворяешься. Решил, что ты достаточно мне доверяешь и просто прекрасно разыгрываешь спектакль. Но тогда, в бальном зале, ты была в ярости.

Щеки опаляет жаром.

– Да, прости, что на глазах у всех выказала тебе неповиновение.

Он ласково улыбается:

– Все хорошо.

Мидас встает и, взяв с крючка сухое полотенце, протягивает его мне. Я встаю по безмолвному указанию и выхожу из ванны, разрешив ему завернуть меня в полотенце.

Как только я вытираюсь и переодеваюсь в ночную рубашку, Мидас отводит меня обратно в спальню. Мои влажные ленты развеваются за спиной вместе с волосами, голова покоится на его груди, пока он гладит меня по спине.

Вот. Вот что мы пропустили. Сколько прошло ночей с тех пор, как он так меня обнимал?

Месяцы. Точно не могу сказать сколько.

– Раньше ты обнимал меня каждую ночь, – тихо говорю я, прижимаясь к его загорелой коже, его грудь выглядывает из расстегнутого ворота туники. Его ноги скрещены в лодыжках, мы оба лежим поверх одеяла, не нуждаясь ни в каком другом тепле, кроме друг друга.

Мидас улыбается.

– Да. Наверное, не самый благородный поступок для новобрачного.

Наверное, нет, но я все равно жаждала его увидеть.

– Если царица и ревновала, то показывала это странным образом, – говорю я, вспомнив первый год. – На день рождения она преподнесла тебе трех наложниц.

Я вспоминаю свое удивление. Удивление и ревность. Его же супруга ждала, что он будет заниматься сексом с другими женщинами. Даже потворствовала в этом. Просто не со мной.

Когда он впервые переспал с одной из них, это меня уничтожило. Сейчас я научилась с этим мириться. Еще больно, но я понимаю. Он царь. На что я в самом деле надеялась?

Словно почувствовав ход моих мыслей, Мидас притягивает меня к себе, и я оказываюсь лежащей на нем, наши лица напротив друг друга.

– Когда я здесь, есть только я и ты, – напоминает он. – Вне этой клетки ничего больше нет.