– Можно пойти ко мне в отель, если хошь.

Марианна ничё не говорит, но встает. Мы выруливаем и чешем рядышком по Виктория-террас, каблуки Марианны гремят канонадой по булыжникам Грассмаркета. Проходим мимо паба, который, наверно, мильон раз менял название, но я вспоминаю, чё во времена моей молодости там разные группешники лабали.

Када я кинул Больного, это было второй причиной (не щитая, что из-за меня покалечился Бегби), по которой я перестал руководить клубом и стал директором диджеев. Я полностью вложился в своего первого клиента – Ивана. Потом, как тока он раскрутился, его переманил еще более беззастенчивый директор с еще бо́льшим ролодексом. Это был важный урок, и я показал, что его усвоил, когда увидел в одном роттердамском клубе игру Конрада. За ним как бы присматривал старший брательник его друга. Я быстро врубился, что этот пиздюк – гений. Он мог играть танцевальную музыку любых жанров. Я перетер с ним и выяснил, чё он не щитал зазорным даже пробовать поп-хиты. Они должны были принести мне такие бабки, что я шутя мог бы погасить нехилые долги. И вот они погашены.

Само собой, неохота отдавать эти кровно заработанные бабки Больному! Но раз уж следовать моему плану реабилитации и искупления личной вины, то с ним тоже повидаться надо. Ну и со Вторым Призером, который от денег отказался еще тогда. Он ударился в религию, и о нем ничего не слыхать. Я должен ему пятнадцать кусков, как и Франко. Но ебучий Больной своим нехилым шматком миня полностью разорит. Кароч, я заслуживаю какой-нить компенсации.

Када добираемся до отеля, я с понтом показую на бар, но Марианна резко говорит:

– Пошли к тебе в номер.

Я не могу этого, нахуй, сделать, но должен. Это ж Марианна. Помню ее малолеткой: боевая и надменная со мной, нереально красивая и сексуальная, када висела на локте у похотливого Больного. Тада у меня с ней было ноль шансов, а щас она подает себя мине на тарелочке с голубой каемочкой. Может, все это часть процесса: надо изгнать демонов прошлого, чёбы можно было двигаться дальше.

Садимся в лифт и подымаемся в номер. Мине не по сибе: постель еще не застелена и воздух спертый. Не можу вспомнить, спустил я вчера ночью или не. В последнее время я никада не дрочу: мине и днем хватает ярких поллюций. А как погоняешь лысого в гостиничном номере, такая смурь и одиночество нападает: с годами это тока усилюется. Врубаю кандей, хоть и в курсах, чё он за пять минут тут все заморозит.

– Бухнуть хошь?

– Красного вина. – Марианна показывает на бутылку на столе – одну с тех, чё ты завсегда открываешь, подсознательно думая, чё они включены в стоимость, хоть они никада не включены.

Откупориваю ее, а Марианна разваливается на кровати и скидывает туфли.

– Тада приступим? – говорит она, откровенно глядя на меня.

В таких ситуациях лучше помалкивать, и я начинаю раздеваться. Она садится в кровати и делает то ж самое. Думаю, что, если не считать моей бывшей, Кэтрин, у Марианны самая бледная кожа из всех девиц, кого я видел. Само собой, волшебная архитектура женского тела завсида возбуждает, и эта жопень точно такая же бесподобная, какой я ее наблюдал-воображал себе с самой юности. Когда-нибудь эта шикарная фигура исчезнет – так же как зрение, слух, континенция, но надеюсь, она сдастся самой последней. Потом я вдруг врубаюсь, что есть один затык.

– У меня гондонов нету…

– У меня тоже, – говорит Марианна, королевна малохольная, прикрывая рукой свои лилейные груди, – я ж не трахаюсь направо и налево. Несколько месяцев ни с кем не еблась. А ты?

– Так же само, – уступаю.

Я перестал дрючить молодых чувих из клубов много лет назад. На самом деле они охотятся только за диджеями, а сам я, как правило, утешительный приз. Все начинается как психопомощь, а заканчивается растоптанной самооценкой.

– Так погнали, – говорит она, словно вызывая меня на махач.

Мы трахаемся, и я стараюсь показать высший класс, чтоб она поняла, как много теряла.

Потом, когда лежим рядышком, дистанция из океана и континента, которая, казалось мне, разделяет нас с Викторией, вдруг резко сокращается. Совесть и паранойя колбасят миня до такой степени, чё она кабута в соседнем номере. Потом Марианна говорит с грубым смехом:

– А ты лучше, чем я ожидала…

Это могло бы стать комплиментом, кабы ее ожидания не были ниже плинтуса. Если я сам до сих пор считаю ее школьной выпендрежницей, вполне логично, что она всегда будет считать меня зашуганным рыжеволосым утырком. Мы обречены жить с теми ж представлениями, чё были у нас в четырнадцать лет. Чувствую, как щас прозвучит слово «но»; мало того, я еще и сто проциков в курсах, за кого пойдет речь.

– …Но не так хорош, как один наш общий знакомый, – говорит она с отсутствующим видом; мой выдохшийся хуй чутка съеживается. – После него мне всегда хотелось еще и казалось, я сама могла бы дать ему больше. Он дразнил меня. – И она смотрит на меня с горькой улыбкой, которая ее старит. – Мне всегда нравился хороший секс. – Она вертится кошкой на кровати. – Он ебал меня лучше всех.

Мой умотанный хер втягивается еще на полдюйма. Када нарушаю свое гиблое молчание, мой голос звучит как минимум на октаву выше:

– Ты позволила ему исковеркать тебе жизнь, Марианна. Зачем? – Силой понижаю тон. – Ты же умная баба.

– Нет. – Она качает головой, и ее наэлектризованные светлые локоны, похожие на нейлоновый парик, снова ложатся на место – точь-в-точь как лежали, пока мы поролись на всех парах. – Я, блядь, ребенок. Это он меня такой сделал, – заявляет она, а потом сморит на миня. – И он сейчас здесь. Не в Лондоне, а в Эдинбурге. Приехал на Рождество, пиздюк.

Это для меня открытие. Он, само собой, должен быть тут: его мать, сестры, большая итальянская родня.

– Знаешь где?

– У сестры, на Рождество. Карлотта, младшая. Но его зять… – Походу, ей неловко. – Я встретилась с ними на Джордж-стрит. Саймон сказал, что поведет сына в представительскую ложу на «Истер-роуд», на новогоднюю игру.

– Так… может, там его и увижу.

Но я ж и сам, блядь, ребенок. В общем, када Марианна сваливает, узнаю на сайте ФК «Хиберниан», чё на Новый год они играют против «Рейт Роверсов» на своем поле. Вот что мы теперь имеем заместо матча между командами одного города. Рад, что последние двадцать лет обходился без «Хибзов» и даж без футбика, став диванным болельщиком. «Аякс» съехал вниз, как только я начал за ним следить. От Кубка Европы и последнего сезона на «Де Мер» до чумовой «Арены» – такой вот ебаный стыд. Даж не можу вспомнить своей последней игры «Хибзов». Кажися, на «Айброксе» со стариканом.

Кароч, возвращаюся к батяне в Лит. Ему семьсят пять, и он молодцевато выглядит. Не так молодцевато, как Мик Джаггер, но шустрый и крепкий. До сих пор каждый день скучает за матерью и за двумя покойными сыновьями. Ну и, подозреваю, за ныне здраствующим. Кароч, когда я вхожу в его жизнь, а не просто звоню в неделю раз, то веду его в «Рыбаков на Набережной» – заценить морепродукты. Ему там по кайфу. За грандиозным рыбным супом рассказываю, как так вышло, что снова корешусь с Франко.