— А я и не обращаю. Мне просто любопытно. И вы, Юстин, правы: лучше такие истории узнавать от мужа… или моего дорогого деверя, чем от слуг!

Юстин выглядел удивленным то ли едва заметной враждебностью в ее голосе, то ли молчанием Уорика, который ничего не рассказал ей ни о поместье, ни о семье.

Граф положил руки на спинку стула жены и резко его отодвинул.

— Миледи, на сегодня с вас достаточно историй. Пожелайте Юстину спокойной ночи, моя любовь, и мы пойдем отдыхать.

— Отдыхать? Но ведь еще так рано!

— Мы идем отдыхать, — повторил Уорий угрожающим голосом. Юстин понимающе улыбнулся:

— Ох уж эти новобрачные! Что я могу добавить? Эта семья, дорогая Ондайн, изобилует голодными чудовищами!

Ондайн вспыхнула. Юстин поднялся, отвесил ей и Уорику глубокий поклон и ободряюще улыбнулся:

— И если характер моего брата покажется вам невыносимым, вспомните, что в семьях младшие сыновья, как правило, гораздо любезнее и ласковее старших!

Конечно, он всего лишь галантно подшучивал, но Ондайн почувствовала, как Уорик позади нее напрягся. Вообще-то он казался не столько сердитым, сколько задумчивым, и, обняв ее, притянул к себе и со вздохом бросил Юстину:

— Как жаль, что тебя пока нельзя отправить ко двору! Юстин рассмеялся:

— Увы, это правда. И я, несчастный зритель любовных страстей, принужден умирать здесь от скуки. Спокойной ночи! Оставьте меня, я утоплю свой рассудок в вине!

— Топи, только не слишком глубоко, братец! Я бы хотел встретиться с тобой у себя в комнате через… ну, скажем, через час. Мне нужно обсудить кое-какие планы строительства.

Юстин снова опустился в кресло и в знак прощания поднял бокал за здоровье брата.

— Тогда через час!

В галерее, едва скрывшись из глаз Юстина, Ондайн поджала губы, стряхнула с плеча руку Уорика и зашагала впереди него по-мужски решительно. Она хранила молчание, пока он не захлопнул дверь музыкальной комнаты, и только после этого сердито обратилась к нему:

— Почему же, лорд Четхэм, вы упорно не хотите говорить мне самое главное? А когда это вынуждены за вас делать другие, ворчите, как зверь, и подливаете масло в огонь своими дурацкими домыслами! Почему вы опекаете меня в мелочах и относитесь ко мне как к своей собственности: запираете на ночь, словно какую-нибудь лошадь или собаку…

Он слушал молча. Затем снял жилет, бросил его на скамейку рядом с клавикордами и раздраженно заметил:

— Мадам, а вы и есть собственность, купленная на виселице и к тому же, могу добавить, содержащаяся в идеальных условиях.

Разгоряченная вином и негодующая, Ондайн уперла руки в бока и вовсе позабыла об осторожности.

— Мой лорд, насколько помнится, вы пообещали мне никогда больше не вспоминать про виселицу.

Он обошел стол, сел в кресло, сжал пальцами виски и устало проговорил:

— Моя дорогая, я бы с большой охотой вернул вас на виселицу, поскольку, как лошади и собаки, вы кусаете кормящую руку.

— Это невозможно, мой лорд. Вы уже сделали выбор, женившись на мне. Я более не преступница.

Уорик поморщился от невыносимой головной боли. Его мысли скакали между этой мегерой и братом. Он пытался побороть гнев и чувство, что его загнали в тупик. Черт бы ее побрал! Неужели она не даст ему жить спокойно? Он вспоминал, как за столом она улыбалась, смеялась — нет, о проклятие! — флиртовала с его братом. Она вела себя с изяществом и грациозностью гранд-дамы, еще более неотразимая и женственная в элегантном платье, с вьющимися шелковистыми волосами цвета каштана. Вокруг нее как будто разливался свет, а глубокие голубые глаза завораживали своим загадочным взглядом…

— Действительно, я не в силах вернуть вас на виселицу, — ответил Уорик с досадой, но, поборов это чувство, спокойно продолжал: — Зато я могу напомнить вам ваше прошлое и вернуть вас к человеку, с которым вы боролись во сне!

— Что?! — невольно вырвалось у Ондайн.

Уорик нахмурился. На самом деле он не имел в виду ничего определенного. Но почему-то, услышав его слова, девушка сильно побледнела. Ее глаза сделались похожими на омут цвета индиго. Тонкие пальцы, поднесенные к губам, дрожали.

Она была прекрасной и гордой, но в то же время очень уязвимой. Ему захотелось подойти, дотронуться до нее, обнять со всей нежностью, на которую он был способен, чтобы успокоить ее, убедить, что он не причинит ей зла и защитит от демонов, которых она так боялась. Но разве не он привел эту девушку, чтобы с ее помощью вывести на чистую воду своих собственных врагов?

Уорик припомнил то утро, когда видел ее тонкое и удивительно гибкое тело, ощущал в руке тяжесть полных молодых грудей, касался изогнутой линии бедер, наслаждался сладостью губ. Страстное, безудержное желание пронзило его. Он повернулся к Ондайн спиной, стиснул зубы и сжал пальцы с такой силой, что хрустнули суставы. Нет! Он не должен о ней мечтать; он презирает эту неблагодарную конокрадку за лживость и вероломство.

Постепенно он пришел в себя, успокоился и решил, что действует как прирожденный тиран. Девушка обладала множеством необходимых ему талантов; она была смела и способна справиться с ролью в его спектакле даже лучше, чем он представлял. В конце концов он хотел дать ей свободу, ради которой и спас ей жизнь.

Но Уорика раздражала неожиданно возникшая в нем ревность к брату, хотя он всегда помнил, что должен быть осторожен и подозрителен к Юстину, как ни к кому другому: ведь именно его брат останется в выигрыше, если Уорик не даст Четхэмам наследника.

Уорик обернулся к притихшей красавице.

— Моя госпожа, примите мои искренние извинения, — сказал он примирительно. — Я не хотел задеть вас и постараюсь, чтобы вы ни в чем не чувствовали себя ущемленной, будь то хлеб насущный или человеческое обращение. Действительно, моя бабушка умерла, упав с лестницы, и вы — моя вторая жена. Я умолчал об этом только потому, что не выношу разговоров о привидениях.

Ондайн склонила голову; ее щеки порозовели. Шурша шелком и распространяя вокруг запах цветов, она подошла к нему, порывисто опустилась на колени и неуверенно положила тонкие пальцы на его колено, ее глаза переполняло глубокое сочувствие.

— Мой господин, представляю, как сильно вы ее любили и как сильно болит ваше сердце. Но, милорд, если Женевьева была… сумасшедшей, то…

— Сумасшедшей! — выкрикнул Уорик, трепеща от ярости. — Никогда! Скорее, гонимой каким-то злым роком!

Он ударил рукой по столу, сметая на пол листы бумаги, перья и чернильницу, и неожиданно вскочил на ноги, так что Ондайн откинулась, назад. Четхэм смотрел на нее невидящим взглядом.

— Женевьева не была сумасшедшей! — отрезал он.

Ондайн поднялась с неспешным достоинством и посмотрела на графа с такой холодностью, что тот тут же пожалел о неумной вспышке. Он приблизился и хотел коснуться ее, но девушка отпрянула, как будто увидела дракона или волка. Шепча неистовые проклятия, Уорик большими шагами пересек комнату и прильнул к темному окну.