Саперы тоже не сидели сложа руки, они приготовили к действию светошумовые гранаты. Это был один из приемов, применявшийся только российским спецназом, – шумовые гранаты забрасывают не перед штурмом, а во время его, прямо перед штурмовой группой. Суть приема в том, что, если штурмовая группа использует активные наушники, она может продолжать бой, а вот террористы получают контузию. Взрыв шумовой – это сто десять – сто двадцать децибел, причем сто сорок – это смерть.

– Готовность!

Саперы взяли в каждую руку по гранате. Четыре гранаты – это уже тяжелая контузия как минимум.

Грохот автоматов перекрыл сихронный взрыв, от которого екает под ложечкой. Взрыв, который ты чувствуешь, слышишь не ушами, а всем телом.

– Вперед!

Пулеметчики открыли непрерывный огонь, и в этот момент вперед полетели еще две гранаты.

И штурмовые колонны пошли вперед…

Турция, черноморское побережье

Ночь на 16 сентября 2016 года

Будут обижать – не обижайся.

Дагестанская пословица

Мухаммед аль-Хизри тоже чувствовал себя не в своей тарелке…

Это был первый его амалият как амира – и он сильно нервничал от этого. От него зависела жизнь десятков братьев, зависел успех в сложной, несколько месяцев готовившейся операции. С ними ли Аллах? Не обманут ли турки из разведки, посадят ли братьев на паром или вместо этого посадят в самолет и выбросят где-нибудь над Средиземным морем? От турок можно много всего ожидать, они сказали, что доставят братьев прямо на паром, идущий в Севастополь, но могут ведь и билет в один конец выписать. Тут государство куфарское, злое…

Свидание с Лилой добавило неосознанного раздражения и гнева. Он был зол на Хассана, что тот спит с его сестрой. Поскольку она не замужем, а он – старший мужчина в семье, на Суде ему придется отвечать и за нее тоже. Сказано, что, когда женщина предстанет перед Аллахом, Аллах Всевышний спросит ее лишь о том, слушалась ли она мужчину, а все остальное он будет спрашивать с мужчины, который за нее отвечает. Значит, с него будет спрашивать. Получается, что Хассан покушается на его иман[18], надо поговорить с ним об этом. Так не годится.

И интересно, что за американцы, с которыми контактирует Хассан? И зачем ему это? Хассан – он пусть и мусульманин, но при этом родился в Лондоне. Он чужой здесь и не сможет ни возглавить страну, ни играть сколь-либо заметную роль в правительстве. Не то что Мухаммед – его отец был адвокатом известных шейхов на суде, защищал их бесплатно, это все помнят. Он из хорошей семьи…

Мухаммед возвращался в лагерь, находящийся в паре километров от города, как вдруг заметил стоящий на обочине китайский «Леопард»[19]– это была машина из их лагеря, и ей тут нечего было делать.

Подумав, что машина сломалась, Мухаммед аккуратно притормозил рядом и вышел. Дверца «Леопарда» открылась, и оттуда показались Джавад – он был опытным, хорошо повоевавшим братом, но ему не доверяли, потому что он раньше служил в полиции, и Руслан, чеченец. Он был известен полной отмороженностью – один раз, когда их прижали, а гранатометов не было, он взял взрывчатку, пошел к вражеской «БМП», чтобы установить на ней взрывчатку, и остался при этом жив…

– Салам!

– Салам!

– Что, бензин?

– В порядке бензин.

– Тогда что?

Мухаммед не почувствовал неладного – хотя должен был.

– Где ты был, брат? И где твоя борода?

– Какая тебе разница?

– Большая. Что ты делал в Синопе?

– Я должен перед тобой отчитываться?! – вскипел Мухаммед. – Да кто ты такой?!

Он полез в карман за пистолетом, но Джавад оказался быстрее. Сверкнул длинный, похожий на саблю нож – и Мухаммед упал под ноги своему убийце, хрипя и царапая землю…

– Иншалла…

Джавад повернулся к Руслану, тот пожал плечами:

– Мне он никогда не нравился, эфенди. Слишком много любил жизнь и слишком мало любил Аллаха Всевышнего.

– Аллаху акбар!

– Закопать его, эфенди?

– Нет. Оставим тут. Столкните с дороги, пусть его растащат собаки и крысы.

– А если полиция, эфенди?

– Все в воле Аллаха. И завтра нас тут уже не будет…

В исламе есть такая ночь, называемая Ляйлятуль Кадр – ночь могущества и предопределения. Считается, что в эту ночь, что лучше тысячи месяцев, в которых нет ночи могущества и предопределения, на землю сходят легионы ангелов и вершат добрые дела.

Трактор, Студент, Карлик, Шпиц.

И я.

Нас трудно назвать ангелами, да и то, что мы вершим, вряд ли можно считать добрым. Но сегодня – именно такая ночь. Ночь могущества и предопределения. Сегодня решится многое, если не все. Будет ли в России «красная свадьба»[20], или сегодня мы избежим такой участи. Сумеем ли мы сегодня отомстить – за Грозный девяносто четвертого и Волгоград две тысячи тринадцатого, за Буденновск и «Норд-Ост», за Кизляр и Первомайское, за Домодедово и метро «Автозаводская». Все в наших руках.

Я стоял на берегу Черного моря – на чужом берегу Черного моря и сигналил обычным мобильником. Луна то появлялась, то исчезала в рубище облаков. Со спины, рассыпавшись и заняв позиции с автоматическими винтовками, занимали позиции мои бойцы.

Очередной сигнал – и в море замигал огонек. С моим базовым военным образованием я без труда прочитал морзянку.

Точка-точка-точка точка-тире-точка-точка тире-тире-тире тире-точка.

СЛОН.

А через несколько минут большая лодка с жестким днищем бесшумно подошла к берегу, и двое спецназовцев, спрыгнув на мокрый песок, разбежались в стороны. Третьим на берег спрыгнул Слон. Как и все, в черной боевой униформе с капюшоном и с автоматом…

– Ну?

– Все в норме.

– Точно?

– Как в аптеке.

Слон подал сигнал – выгружаемся.

– Давайте в темпе. Я катер береговой охраны видел. Карета подана. Сколько вас?

– Шестеро, считая меня. А где карета?

– Там, за горкой.